Неоконченная симфония Дарвина: Как культура формировала человеческий разум

Когда на нашем турнире одни агенты подражали поведению других, то не обходилось без ошибок копирования. Обычно такие ошибки вели к снижению окупаемости для подражателя, поскольку за образец бралось поведение с высокой отдачей, а из-за ошибки получалось нечто непредсказуемое. С точки зрения интуитивной логики все вполне понятно. В реальной жизни особи склонны применять те поведенческие паттерны, которые уже приносили дивиденды, и чем точнее подражание, тем больше вероятность усвоить именно то поведение, какое нужно. На турнире частота возникновения ошибок задавалась организаторами. Все стратегии, опирающиеся на социальное научение (разыгрывающие ход НАБЛЮДАТЬ), страдали от снижения окупаемости, если частота ошибок возрастала, и выгадывали на повышении окупаемости, когда эта частота снижалась. В реальной жизни частота ошибок копирования зависит не столько от контекста, сколько от свойств самого подражателя: насколько, например, хороши его системы восприятия, верно ли он понимает предпринимаемые демонстратором действия, может ли точно воспроизвести демонстрируемое поведение. Если бы эти индивидуальные различия в точности подражания тоже закладывались в программу турнира, при естественном отборе предпочтение, несомненно, отдавалось бы безошибочному (высокоточному) копированию.

Теперь давайте рассмотрим гипотезу Уилсона заново, но уже с учетом этих соображений, – возможно, нам удастся представить предполагаемый механизм обратной связи культурного драйва несколько подробнее (илл. 5).

Как показывают результаты турнира, при естественном отборе предпочтение получат те индивиды, у которых подражательное поведение окажется более эффективным, более точным и стратегически более верным, чем у других – либо демонстрирующих менее эффективное или менее точное подражание, либо полагающихся на несоциальное научение. В результате функциональные способности и связанные с ними структуры мозга должны развиться до такой степени, которая позволит усилить эффективность и точность подражания либо, как вариант, будет способствовать новаторству. Эволюция этих структур, в свою очередь, должна, скорее всего, привести в итоге к укрупнению размера мозга, а также усилить способность к новаторству и социальному научению, порождая ту самую обратную связь, которую предвидел Уилсон. Тогда возникает вопрос: какие именно функциональные способности мозга обеспечат такое усиление?

Самые очевидные кандидатуры здесь – системы восприятия. При отборе в пользу повышения точности подражания преимущество могло отдаваться, допустим, большей остроте зрения, если в результате наблюдатель получал возможность перенимать мелкомоторные движения (требующиеся при различных способах обработки пищи и т. п.) или проявлять сноровку при изготовлении орудий либо если увеличение зоркости и чуткости позволяло перенимать демонстрируемое поведение издалека. Беспозвоночные, в частности пчелы, бесспорно, способны к социальному научению, однако, для того чтобы повторять за другими, подражателю, как правило, необходимо находиться максимально близко к демонстратору, поскольку острота зрения у пчел невелика. Подражание издалека дает массу преимуществ – это и выбор из большего числа демонстраторов, и безопасность, и подсматривание у соперников и недругов, которые наблюдателя близко не подпустят. А если к отличному зрению добавится еще и тонкий слух, не только увеличится точность подражания, а и откроются новые возможности для того, чтобы учиться у других. Таким образом, у приматов должны были расширяться те области мозга, которые связаны с обработкой зрительных и слуховых сигналов, то есть должна была расти площадь зрительной и слуховой коры.

Однако подражание требует, помимо прочего, интеграции разных систем восприятия и перевода входящей информации от этих систем в поведенческие реакции. Подражание давно занимает умы и психологов, и специалистов в области когнитивной нейрофизиологии, поскольку разобраться с так называемой проблемой соответствия, то есть понять, как мозг преобразует восприятие наблюдаемого действия в его копию, воплощенную в движениях тела, до сих пор не удалось{502}. Чтобы перенять, например, способ выуживания насекомых, мозг наблюдателя должен преобразовать поток зрительной информации о том, как двигают руками и пальцами другие, в соответствующий исходящий результат, «прописывающий» движения мышц и суставов самого наблюдателя. Суть этой проблемы отчетливее всего проявляется в «перцептивно непрозрачных» действиях, например при копировании мимики, когда мы не видим ту часть собственного тела, которой выполняем действие. Поэтому отбор в пользу более искусного подражания вполне мог благоприятствовать эволюционному увеличению нейронных связей между зрительной и слуховой зонами коры мозга и соматосенсорной и моторной зонами.