Неоновая библия

Немного погодя я услышал, как по задним ступенькам поднимается Папка. Едва уловив его шаги, Мама вскочила из-за стола и ушла наверх. Как только он открыл заднюю дверь, я услышал, как она другую дверь наверху закрыла. Папка подошел к раковине и вымыл руки, и вскоре весь кран уже был в глине, а в слив текла желтоватая гуща, а не вода. Руки он вытер о посудное полотенце и подошел к плите. Пока заглядывал в кастрюли, я посмотрел на Тетю Мэй, а та пристально глядела в чашку перед собой, и на лице у нее ничего не было написано. Он наполнил себе тарелку, подошел и сел за стол. Посмотрел на меня и поздоровался, а я ему кивнул и попробовал заговорить, но стоило мне открыть рот, из горла ничего не вылетело. Мне стало стыдно и захотелось оказаться наверху с моим поездом или на переднем крыльце, или еще где-нибудь, только не тут, где я был.

Должно быть, Тетя Мэй заметила, какое у меня лицо, потому что сказала:

– Давай выйдем, – и мы ушли из кухни. На крыльце я сел на ступеньки, а Тетя Мэй в кресло – туда же, где она сидела, когда я вернулся домой. Внизу в городке дом Миссис Уоткинз стоял весь темный. Свет в нем не горел, значит, Мистер Уоткинз, должно быть, с нею. Интересно, подумал я, а штат платит учителям, если они болеют? Кроме того, что Миссис Уоткинз не работает, я думал еще о больничных счетах, которые ей придется оплачивать. Подумал, как наверняка станет тревожиться Мистер Уоткинз, раз у него жена не в школе. Интересно, он раздобудет себе работу где-нибудь в городке?

Сегодня вечером было не так, как вчера, когда у нас в долине все было тихо. Поднялся ветерок, и скоро он задул настоящим ветром. Славно было сидеть на ступеньках и смотреть, как перед небом на дальних горках качаются сосны. Я перевел взгляд на Тетю Мэй. Желтые волосы у нее мотались перед глазами, но она не шевельнулась, чтоб их поправить. Свой взгляд она не отрывала от городка – не знаю, от какой именно его части. Глаза ее просто смотрели на городок внизу.

На крыльце стемнело после того, как луну начало заволакивать облаками. Вскоре в небе уже осталось только белое свечение, покрытое серым дымом. Видно было, как тени туч на горках быстро перебегают через всю нашу долину. Скоро небо уже наполнилось серым дымом с юга, и стало похоже, будто нашу долину накрыли серой крышкой. У дальней горки зарокотало и раскатилось по всему небу, пока дом не вздрогнул. Небо освещалось и гасло, словно какая-нибудь вывеска на Главной улице, только без цвета – лишь серебристое свечение. Поднялся такой прохладный ветерок, какой обычно дует перед началом дождя, и скоро уж я услышал первые крупные капли на крыше крыльца, и ощутил, как они бьют мне по коленям. В глину они ударялись с непрерывным топотом, а шлак от них сверкал.

Мы с Тетей Мэй встали и зашли в дом. Я поднялся к себе в комнату и сел на кровать, и стал смотреть, как под дождем качаются сосны, и думать о том, что день начался так скверно, а завершился так неплохо.

Четыре

Война уже сколько-то шла, когда Папка получил свою повестку от призывной комиссии. Воевать ему не полагалось, но его более-менее призвали. Мама, я и Тетя Мэй пошли провожать его к поезду, и когда он уходил – Маму поцеловал и заплакал, и я первый раз в жизни увидел, чтоб мужчина плакал. Поезд тронулся, а мы стояли и смотрели, как он уезжает, и Мама все глядела ему вслед долго, когда он и за горкой уже скрылся.

Почти все парни в городке тоже ушли. Кое-кто из них вернулся, когда война окончилась, а некоторые нет. Вдоль той улицы, что тянулась за Главной, почти все механические мастерские опустели. Много аптек и бакалей забили досками, а на окнах написали: «Закрыто на время». На свою переднюю дверь мы вывесили флаг, у нас-де служат, как почти все. Такие видно было на любой улице, даже на той, что к северу от городка, где жили все богатеи, но там не очень много.

В городке стало ну очень тихо. Потом у реки выстроили военный завод – небольшой, просто фабрику винтов. Многие женщины из городка устроились туда работать, потому что мужчины почти все ушли. Среди них была и Тетя Мэй, и ее сделали контролером секции. Каждое утро, когда я уходил в школу, она шла со мною в городок, в брюках и косынке, с металлической обеденной коробкой. Она была на этом заводе чуть ли не старше всех, но работа ей выпала получше, чем у многих других помоложе.

Мама осталась дома и присматривала за маленьким акром того, что Папка высадил на горке. Она говорила, что он в каждом письме ей про это напоминал: чтоб она об участке заботилась и сообщала ему. У него там было два рядка капусты, размером не больше бейсбольных мячей, а всего остального я так и не разобрал, потому что оно под землей так и сгнило, когда Мама забыла его выкопать.