Неоновая Библия

В день молитвенного собрания почти все ушли из школы сразу после уроков. Все собирались туда вечером, и всем нужно было зайти домой и привести себя в порядок. Мама и тётя Мэй не заговаривали о собрании, так что, видимо, мы никуда идти не собирались. По дороге домой я заметил, что магазины по всей Мэйн-стрит закрылись раньше обычного. Бобби Ли Тейлор остановился в городской гостинице, и люди толпились перед входом и в дверях. На стене гостиницы висел большой плакат с его именем. Я слышал, что он снял номер за пятнадцать долларов в день, на третьем, самом верхнем этаже. Этот номер обычно пустовал, если только через город не проезжал какой-нибудь богатей — например, сенатор штата или управляющий военного завода.

После ужина мы вышли из дома и уселись на крыльце. Погода стояла хорошая для марта, и казалось, наступил едва ли не летний вечер. Внизу, в долине, ветров не было, но на холмах март всегда давал о себе знать. В марте у нас ярко светило солнце, но ветер свистел в ветвях сосен и поднимал рыжие облака пыли, пока шлак во дворе совсем не скрывался из виду. Но когда наступал апрель и глину смывало дождями, шлак оставался на месте, и было очень кстати, что можно пройти по нему через двор, не проваливаясь по щиколотку в жидкую грязь.

Тем вечером рядом со школой, там, где стоял шатёр, горели яркие огни. Я знал, что на первое собрание придёт почти весь город. Уже год как у нас не было молитвенных собраний, и жители долины соскучились по ним. Машины ползли по Мэйн-стрит бампер к бамперу, до самого конца улицы. Я видел, как красные задние фары сворачивают на школьный двор, останавливаются там и гаснут. Горожане стекались по улицам, ведущим к шатру, останавливались, чтобы подхватить знакомых, стоявших под фонарями, и компании людей, всё больше разрастаясь, двигались вниз по Мэйн-стрит. Приехали на собрание и люди из-за холмов. Они парковали свои пикапы, заляпанные засохшей глиной, по обочинам улиц. Я сообразил, что во многих из них за рулём сидят женщины, ведь почти все мужчины за океаном. Женщины неплохо управлялись с машинами, и я подумал, как люди порой оказываются способны на такое, чего от них никак не ожидаешь.

Вскоре поток машин иссяк, и только немногие пешеходы всё ещё виднелись на улицах. Я никогда не видел город таким переполненным: автомобили стояли почти на каждой улице, кроме той, где жили богачи, на севере города. Эти просто натягивали цепь поперёк улицы, когда им вздумается, чтобы машины не могли проехать. В городе и на холмах было так тихо, что до нас доносилось громкое пение из шатра. Слов было не разобрать, но я эту песню уже когда-то слышал.

Иисус мой спаситель,
Иисус наставник мой,
Иисус мой защитник,
Всегда рядом со мной.

Я буду молиться, Иисус, молиться, Иисус,

Молиться, Иисус, молиться.
О Боже,
Я буду молиться, Иисус, молиться, Иисус,
Молиться, Иисус, молиться.

Последние строчки повторялись снова и снова, с каждым разом всё быстрее. Когда песня кончилась, снова наступила тишина, и я посмотрел на дом священника. Я подумал, каково ему сейчас: похоже, все горожане пошли слушать Бобби Ли Тейлора. Но сказать наверняка было невозможно, ведь автомобили стояли повсюду. Те, кто поставил машины возле церкви, могли приехать и к священнику. Но по большей части у церкви стояли пикапы, и я знал, что никто не стал бы приезжать из-за холмов, а то и из окружного центра, на какое-то там обсуждение Библии.

У меня за спиной мама тихонько беседовала с тётей Мэй о её работе на военном заводе. Мама задавала вопросы, а тётя Мэй рассказывала, что у неё за работа, и что теперь она начальник цеха, и как хорошо ей платят. Мама отвечала: «Правда? Мэй, ну разве это не чудесно» — и тому подобное. Она гордилась тётей Мэй, и, я думаю, тётя Мэй тоже была горда собой. Потом они заговорили о папе. Мама сказала, что последнее письмо пришло откуда-то из Италии. Какое-то время обе они молчали, и я слышал, как поскрипывает кресло-качалка тёти Мэй. Потом тётя Мэй сказала: «Это же где идут самые тяжёлые бои, да?» Мама не ответила, и качалка тёти Мэй стала поскрипывать реже.

Прошло дней десять с приезда Бобби Ли Тейлора, и наконец мама решила сходить его послушать. Тётя Мэй сказала, что устала на работе и хочет спать, но мама боялась спускаться с холмов ночью вдвоём со мной. В конце концов тётя Мэй сказала, что, так уж и быть, пойдёт, и после ужина мы все спустились в город.

На дворе стоял уже апрель, но дождей пока не было. Запоздавшие мартовские ветры подметали холмы и прочёсывали сосны. Вечер был пасмурный: облака весь день то появлялись, то исчезали, но в конце концов остались на ночь. Однако на дождь их не хватало. Казалось, им никак не удаётся собраться в одну большую тучу, чтобы наконец что-нибудь предпринять.