Неоновая Библия

СПАСЕНИЕ! СПАСЕНИЕ!

Приходите и услышьте волнующее послание каждый и всякий вечер.

БОББИ ЛИ ТЕЙЛОР

Из Мемфиса, штат Теннесси.

ДВЕ НЕДЕЛИ! ДВЕ НЕДЕЛИ!

Шатёр на 2000 мест. Пустой участок в конце Мэйн-стрит.

НАЧАЛО 23 МАРТА В 7:30 ВЕЧЕРА

В витринах магазинов тоже появились объявления, так что всякий, кто умел читать, не мог не знать о предстоящем событии. Священник лопался от ярости, и весь город знал об этом. Он старательно не замечал растяжку над Мэйн-стрит. Он отворачивался от витрин с афишами. А через несколько дней в газете напечатали объявление о том, что с двадцать третьего марта в течение двух недель священник будет проводить обсуждения Библии в церкви каждый вечер в половине восьмого, и все приглашаются к участию.

Я знал, что никто в долине не пойдёт к священнику на обсуждение Библии, когда на молитвенном собрании можно послушать хорошую музыку и вообще поинтереснее провести время. До двадцать третьего марта оставалась ещё пара недель, и день за днём священник помещал в газете объявления о том, что к нему съедутся всевозможные знатоки толкования Библии и полностью разъяснят смысл Священного Писания. И день за днём всё новые афиши возникали по всему городу, возвещая о грандиозном молитвенном собрании Бобби Ли Тейлора.

Вскоре на пустыре в конце Мэйн-стрит объявились несколько цветных рабочих и принялись корчевать пни. Пустырь был прямо рядом со школой, и мисс Мур, поборница уроков на свежем воздухе, вывела нас наружу, чтобы, как она выразилась, изучить корневую систему пней. Мы глазели на рабочих около часа, потом пришёл священник и велел им убираться с общественной собственности, пока он не сообщил шерифу. Они испугались, побросали инструменты и ушли. Священник с минуту смотрел на наш класс, рассевшийся под деревьями, потом тоже ушёл.

На следующий день цветные рабочие пришли снова, но на этот раз с ними был белый. Священник больше не появлялся, и к концу уроков все пни были выкорчеваны, а участок — расчищен и выровнен, так что получилось большое поле. Затем к нему стали подъезжать грузовики, и на боку каждого жёлтыми буквами с чёрной тенью было написано «Бобби Ли Тейлор, Мальчик, который узрел Свет, Чудо-Евангелист!». Цветные рабочие принесли из грузовиков шесты и большие куски холста и стали устанавливать шатёр. Он получился довольно высокий и, когда они закончили, накрыл почти весь участок. Верёвки, которые они привязали к воткнутым в землю колышкам, протянулись даже на школьный двор. Когда шатёр поставили, приехал грузовик поменьше и привёз опилки, чтобы посыпать ими землю внутри шатра.

Так шатёр простоял с неделю, пока не привезли стулья, и каждый день во время обеда и после школы мальчишки заходили в него и кидались друг в друга опилками. Некоторые девочки тоже ходили с ними, но это были девочки из класса мистера Фарни, которым нравилось, когда старшеклассники опрокидывали их на опилки, хоть они и притворялись рассерженными.

После школы я возвращался домой с опилками за шиворотом, и от них у меня чесалась спина там, куда я не мог дотянуться. Из шатра разбредались неохотно, отряхивали с головы опилки, тянулись за спину почесаться. Старшеклассницы выходили, пальцами вычёсывая опилки из длинных волос и разглаживая помятые юбки. Всю дорогу до дома мальчишки толкали их, зажимая одну девочку между двоих парней. Девочки верещали и смеялись, и делали вид, что убегают, но не очень-то старательно.

Двадцать третье марта было уже на носу. К шатру подъехал грузовик с деревянными складными стульями, и рабочие принялись расставлять их с таким грохотом, что мисс Мур не могла вести урок. Тогда мы стали глядеть из окна, как они снимают сложенные стулья с грузовика плоскими как доски и раскрывают каждый, превращая в настоящий стул.

Бобби Ли Тейлор приехал двадцать второго марта, выступил по радио, и его фото напечатали в газете. По газетной фотографии я не мог понять, как он выглядит, потому что на этих снимках вообще невозможно было различить лица, кроме разве что президента Рузвельта или ещё кого-нибудь знаменитого. Фотографии были такие тёмные, что глаза у человека превращались в чёрные пятна, а волосы, казалось, доходили до бровей. Все получались на одно лицо, кроме Рузвельта, с его широким лбом, и Гитлера, которого сразу выдавала чёлка.