В прохладной, сырой тени, окружавшей собор, было не менее людно, но здесь голоса звучали тише, люди жались друг к другу словно в поисках безопасности, ожидая, когда их впустят внутрь. Я пробиралась через них, пока не обнаружила свободное место. Многие из моих соседей выглядели как беженцы; я задумалась, каково это – приехать в Бонсант в поисках убежища и обнаружить, что даже в городе небезопасно. Для них собор представлялся последним бастионом, единственным укрытием в Ройшале, его святость казалась нерушимой.
После того, что творилось в Наймсе, мне было лучше знать.
Первым изменением, которое я отметила на площади, была нервная суета среди торговцев. Они начали разворачивать ткани поверх своих товаров, торопливо раскладывая всевозможные предметы. Сквозь толпу уверенно прокладывала путь какая-то фигура.
–
Люди спотыкались, пытаясь убраться с его пути, даже те, кто понятия не имел, кто перед ними. Священник выглядел безупречно, облаченный в черное с серебром; его красивое лицо было холодно, словно обнаженный клинок. По взглядам, бросаемым им на продавцов, становилось ясно: ему известно, что они продавали. Те вздрагивали, а их глаза устремлялись к его ониксовому кольцу.
Я замерла, наблюдая. С такого расстояния, в тени, ему не удалось бы различить меня в толпе.
Он прошел остаток пути через площадь и поднялся по ступеням собора. Словно испуганные его приближением, огромные двери поспешно распахнулись. Я успела заметить малиновое одеяние ризничего посреди суматошного мельтешения, и это навело на мысль, что появление Леандра привело в замешательство священнослужителей внутри. Потребовалось некоторое время, чтобы все уладилось и ризничий начал впускать ожидающих прихожан.
– Балкон для нищих! – выкрикнул настойчивый голос, перенаправляя тех, кто сидел на паперти, к другой двери.
Прежде я ее не разглядела: это был мрачный боковой вход, почти неразличимый от тени соборных стен. Когда я присоединилась к остальным, пробираясь к нему, то увидела, как ризничий методично разворачивает тех, кого он посчитал слишком неопрятными для главного входа, жестом указывая им на нашу очередь.
Мы поднялись по темной, пропахшей чем-то кислым лестнице; наши ботинки простучали по дереву, истертому до черноты и блеска целыми поколениями грязных босых ног. И вышли на обычный балкон со стоячими местами. От остальной части собора его отделяла кованая металлическая ширма, так что прихожане, сидящие на скамьях внизу, не могли нас увидеть – или унюхать, как предположила я.
Выглянув наружу, я была вынуждена опереться о перила для равновесия. Сводчатый потолок взмывал вверх, до тех пор пока его детали не исчезали в дымке благовоний. Семь стрельчатых витражных окон пропускали солнце и заполняли неф разноцветным светом. Я узнала их по своему виде́нию в конюшне, несмотря на то что тогда не смогла разглядеть деталей.
Теперь на каждом из витражей ясно просматривался образ высшей святой. Святая Агнес занимала почетное центральное место: бледная и полная скорби, скрестившая руки на груди так, словно лежала на погребальном одре в окружении белых лилий. Подле нее стояла темноволосая святая Евгения в блестящих доспехах и с мечом в руках. Она безмятежно улыбалась прихожанам со своего возвышения, охваченного серебряным пламенем.
Меня пробрал озноб. Я никогда не встречала изображения святой Евгении, использующей огонь Восставшего. И преисполнилась осознания, чего не было уже какое-то время, что именно ее хрупкую кость я пронесла через все деревеньки Ройшала, что именно ее я держала на своей ладони.
Словно почувствовав мои мысли, Восставший подал голос.
–
Он направил мой взгляд к алтарю. Под белым алтарным покрывалом тот выглядел на удивление неприглядно, грубо вытесанный из темного камня. Я догадывалась, что он имеет какое-то религиозное значение – возможно, это был саркофаг святой, или высекали его в священном месте, например, на месте мученической смерти. Поскольку это был собор святой Агнес, я легко могла предположить, чьей именно. Восставший тоже осматривал алтарь, делая собственные выводы.
Меня окружало бормотание голосов, на балконе продолжали собираться верующие.
–
И он не имел в виду ничего обнадеживающего. У меня пересохло во рту.
– Что?
–
– Тогда их не Леандр создавал. – Мои слова слились с непрерывным потоком голосов на балконе.