Неопалимая

На пустынных улицах я увидела последствия пожара. Мне пришлось пройти через главную площадь и миновать здание, что стояло за чучелом: его ставни обуглились, огромная черная выжженная отметина выделялась на фоне каменных стен, подобно тени. Помост обратился в груду хрупких обгоревших досок. В воздухе висела вонь отсыревшего угля, тлеющие остатки которого окончательно погасила утренняя роса.

Площадь была пустынна, ее явно избегали после событий прошлой ночи. Те несколько человек, с которыми я столкнулась, выглядели испуганными и быстро ретировались в дома. Вокруг статуи святой Агнес скопился мусор. Мне было интересно, что стало с нищим, выжил ли он. Мог ли о нем кто-нибудь позаботиться, или он был одинок.

Дойдя до соборной площади, я поняла, куда подевались все жители города. Она была переполнена людьми, едва вмещая толпу, да еще значительную ее часть по периметру занимали лавки. И повсюду я слышала свое имя.

– Клочок ткани от плаща святой Артемизии! – кричал впереди стоящий торговец. – Столь же могущественный, как и любая реликвия!

– Пахнет, во всяком случае, так же, – хмыкнул Восставший. – Сюда.

Я протиснулась сквозь очередь, столпившуюся к торговцу, не обращая внимания на протесты покупателей. Далее уже другие продавцы пытались втюхать окружающим различные предметы, которых я якобы касалась: например, обрывки поводьев Погибели, а в одном случае даже «прядь волос с головы самой девы».

– Светлая, – заметил Восставший. – И, кроме того, лошадиная. Хотя, если бы не цвет, вполне сошла бы и за твою.

Арбалетный болт по-прежнему оставался самым популярным товаром, но никто уже не называл его так. Вместо этого он стал священной стрелой. Я предположила, что это звучит приятнее. Покупатели, скорее всего, не знали отличия, или их просто больше привлекал более романтично звучащий вариант. Некоторые из них могли бы припомнить, что история начиналась иначе, но, возможно, услышав достаточное количество раз, как другие люди называют «реликвию» священной стрелой, даже такие начинали сомневаться в своей памяти.

И оказалось, что эта стратегия работает. Лоточники распродавали товары едва ли не быстрее, чем успевали их изготавливать. Опустив голову, я подсмотрела, как мальчик под прилавком украдкой окунул деревянную щепку в банку со свиной кровью, а затем сунул ее в миску с песком, чтобы та высохла.

Возможно, именно так и работают все эти истории со святыми. Не имело значения, что являлось правдой и что произошло на самом деле. Даже пока они были живы, их жизнь превращалась в легенду.

– Монашка?

Я замерла посреди площади, людской поток огибал меня, словно речная вода камень. Внезапный порыв заставил меня сорвать перчатку и осмотреть порез на руке. Он еще не успел зажить. Казалось, мне нужно было удостовериться, что он все еще существует, пока вокруг десятки голосов выкрикивали мое имя, отчаянно желая завладеть кусочками меня, не заботясь об истине: даже если бы они заклали Артемизию Наймскую как скотину, крови в моем теле не хватило бы, чтобы смазать все их священные стрелы. Они замучили бы меня собственноручно, утоляя жажду заполучить святыню.

– Монашка? – повторил Восставший.

– Ничего, – откликнулась я и опустила руку.

Мгновение спустя на меня упала тень. Я растерялась и впервые с момента выхода на площадь совершила ошибку, взглянув вверх. Паника обрушилась на меня, точно удар молота. Когда вернулась способность соображать, я обнаружилась скрюченной в переулке, с колотящимся сердцем, чувствуя себя идиоткой, пока Восставший шарил по моему телу в поисках повреждений и ничего не находил.

– Что случилось? – потребовал он ответа в четвертый или пятый раз. – Что с тобой творится?

Многое, без сомнения. Я не была уверена, что мне стоило говорить правду, поскольку объяснение «собор большой» не казалось чем-то таким, что должно заставить человека броситься в переулок в безрассудном ужасе. Но собор действительно был большим, и я не смогла бы выдумать ложь, даже если бы захотела.

– Собор, – промямлила я наконец.

Восставший затих. Возможно, это было связано с воспоминаниями о том, что значительную часть своей жизни я провела взаперти в сарае.

– Не отрывай глаз от земли, как ты делала до этого, – посоветовал он затем. – Зажмурься, если хочешь. Я скажу тебе, когда мы будем близко.

Прилив благодарности, что я испытала, был настолько силен, что, уверена, Восставший его почувствовал. К счастью, он ничего не сказал, пока вел меня обратно на площадь.

Теперь, когда он появился в поле зрения, собор подавлял. Я чувствовала тяжесть его почерневшего от времени камня, возвышающегося над нами и украшенного резными фигурами святых и духов; его острые причудливые шпили, пронзающие небо, словно острия кинжалов. Казалось, он может рухнуть в любой момент – слишком огромный и тяжелый, чтобы выдержать собственный вес.