Неопалимая

Дома мы чествовали святую Агнес только один день, но для Бонсанта она являлась покровительницей. Она умерла, пытаясь сковать Восставшего, но вместо этого уничтожила его, сама при этом обратившись в пепел. За это ее причислили к лику святых, даже несмотря на то, что она не оставила после себя реликвии. Бонсант посвятил ее памяти несколько праздничных дней. Люди приезжали на праздник издалека, даже из-за пределов Ройшала.

Стоило бы иметь это в виду, ведь тот, кто практиковал Старую Магию в Бонсанте, мог использовать фестиваль для прикрытия своих действий. Нужные материалы можно провезти в город контрабандой под видом припасов для праздника; странные действия могут остаться незамеченными на фоне приготовлений. Я размышляла над этим, когда услышала, как мужчина снова упомянул о Призрачном Рубеже, и поняла: они говорят о том, что разводной мост наконец-то опустили, чтобы впустить беженцев внутрь.

– Зачем ждать до завтра? – сердито бубнил он. – Они видели, что произошло, и знают, в какой опасности мы находимся.

– Все в порядке, – успокоила женщина, протягивая мужу руку и сжимая его ладонь. – Артемизия Наймская присматривает за нами сегодня.

В ее глазах светилась вера. Я подумала, что это нелепость, но, справедливости ради, была не в том положении, чтобы спорить. В конце концов, я лежала на ее одеяле.

К сожалению, без Восставшего я была более чем бесполезна. Мне пришло в голову, какая катастрофа случилась бы, возникни необходимость кого-нибудь спасти, пока он отсутствует, демонстрируя норов. Когда бы он ни вернулся, мы должны обсудить это. Он не мог исчезать, когда ему вздумается, по крайней мере, не предупредив меня заранее.

Если только…

Эта мысль обрушилась словно поток холодной воды. Я перевернулась и нетвердыми руками вытащила реликварий, возясь с защелками. В груди все еще ощущалось его тепло, когда он раскалился в конце битвы. Я представила, как воздух внутри шкатулки кипит, хрупкая кость раскалывается, а Восставший уничтожается так же, как и тот, что был посмертно связан со святой Агнес.

Глупо, что это не пришло мне в голову раньше. Реликвия была старой; возможно, существует предел энергии, которую она может выпускать за один раз. Мне потребовалось мучительно много времени, чтобы открыть защелки, и я проклинала себя за каждую потраченную секунду.

Даже открыв шкатулку, я не сумела разглядеть достаточно, чтобы понять, повреждена реликвия или нет. Пришлось вынуть кость из бархатной выемки и положить на ладонь.

Восставший молнией вырвался из глубин сознания и с силой отхлынул назад, заставив меня отшатнуться.

– Прекрати это, – яростно прошипел он. – Спрячь!

– Значит, ты все еще здесь, – хрипло прошептала я.

Он остановился, его эмоции превратились в беспорядочную колючую мешанину. Он ожидал почувствовать во мне все что угодно, только не облегчение.

– Ты не собираешься уничтожить мою реликвию? – спросил он наконец с плохо затаенным недоверием.

– Я проверяла, не повреждена ли она. Думала, ты поэтому исчез. Где ты был?

Он поколебался. Потом огрызнулся.

– Имею я право на некоторое уединение? Не похоже, что здесь найдется много интересного. Если ты думаешь, что быть запертым внутри твоего тела – это величайшее удовольствие, то очень, ОЧЕНЬ глубоко заблуждаешься. О, прости, ты же монашка. Глупо с моей стороны предполагать, что тебе есть с чем сравнивать. Вряд ли за все время своего скучного, жалкого, ничтожного монашеского существования тебе удалось получить хоть один приятный опыт.

Я почти скучала по разговорам с Восставшим. По крайней мере, теперь можно не беспокоиться о том, могу ли я заставить его плакать. Я оглянулась через плечо на ребятишек, но они, похоже, не заметили ничего неладного. Даже услышь они, как я бормочу себе под нос, скорее всего, решили бы, что это молитва. Дети выглядели спящими.

– Священник почти поймал меня, – прошептала я. – Мне бы пригодилась твоя помощь.

– Я тебя умоляю. Если бы я был тебе действительно нужен, то вмешался бы.

От удивления я чуть не выронила реликвию.

– Ты все это время наблюдал?