Неотения

– Не знаю. В мире всё так случайно и не случайно одновременно, что никогда наверняка нельзя ответить на вопрос: «Почему?». «Это то же самое, что спросить у солнца, почему оно заходит каждый вечер» – на несколько секунд она замолчала, а затем, словно решившись на какой-то важный поступок, отчаянно тряхнула головой и сказала, – «Ты знаешь, я хочу тебе кое-что показать. Нам только надо подняться вон туда», – она махнула рукой в сторону смотровой площадки.

– Я всегда, когда сюда поднимался, хотел сосчитать все ступеньки, но так ни разу и не довёл задуманное до конца.

– Что же, может в этот раз у тебя все получится, – чуть слышно произнесла она.

– Хотелось бы верить, – сказал я.

Алекс взяла меня за руку. Мы поднялись на смотровую площадку. В этот раз у меня опять не получилось сосчитать все ступеньки. Вечернее солнце прорвало серое небо, и кое-где уже были видны голубые просветы. Мы смотрели на город внизу. Он был похож на громадное насекомое, которое любознательный школьник вскрыл для того, чтобы посмотреть, что же происходит под хитиновым покровом.

– Странно, что внутри города всё кажется чем-то большим, чем тогда, когда ты смотришь со стороны?

– Да, конечно. Потому что, когда ты внутри, ты – просто маленькая деталька. А чтобы не выбиваться из массы других запчастей, ты делаешь всё, что от тебя требуется. Но приходит время, и ты хочешь разрушить рамки, поставленные кем-то, совершенно не осознавая, что, ломая их, создаёшь новые…

– Но самое страшное ведь не это, – перебила меня Алекс.

– А что? – удивлённо спросил я.

– То, что люди совсем очерствели! В этом городе можно умереть на глазах у других людей, и никто даже этого не заметит.

На площадке лежали красные раздавленные тела дождевых червей, и мой взгляд, блуждающий от Алекс к городу, почему-то зацепился за эту картину, я вздрогнул.

– Что с тобой, замерз? – спросила она.

– Мне показалось, а, может быть, так оно и есть, что люди – это черви, которые во время потрясений, например, дождя, вылезают из своих нор на поверхность, чтобы спастись, а погибают под чьими-то каблуками. Только вот понимаешь, дождь-то никак не кончается.

– Странная мысль.

– Ничуть. Посмотри! – и я показал ей на червей.

Мы замолчали. Солнце освещало город и нас.

– Чего бы ты хотел сейчас больше всего? – спросила она.

– Даже не знаю, а ты? – ответил я.

– Стать птицей!

– Зачем?

– Чтобы быть свободной! – ответила, улыбаясь, Алекс.

Я рассмеялся, такой наивной сейчас показалась мне ее мысль, и тогда она отпустила мою руку.

– Чему ты смеёшься? – обиженно спросила она.

– Твоим словам.

– И что в них смешного?

– Ты только не обижайся. Просто быть свободной нельзя, – сказал как-то уж сильно нравоучительно я.

– Почему это? – спросила удивлённо она.

– Потому что даже свободные люди в плену у свободы.

– Ничего ты не понимаешь, – обиженно сказала Алекс.

Меня всегда удивляло то, как женщины легко обижаются на совершенно не обидные вещи, и в таких случаях я точно знал, что нужно тоже обидеться.

– Да, мне ничего не ясно! Где я, что тут происходит, почему я ничего не помню о себе?!

– Я тоже ничего не помню, кроме своего имени! – с какой-то непонятной грустью сказала она.

Мы молча смотрели на город, в котором кто-то куда-то спешил. Мне тоже стало грустно.

– Как ты думаешь, Алекс, что самое страшное в жизни?

– Смерть?

– Нет, смерть – это всего лишь переход… Переход в другую жизнь. А может, даже жизнь – это переход… Смерть не самое страшное, а самое страшное то, что ты можешь прожить всю жизнь, но так никогда и не встретить того единственного человека, встреча с которым объяснит всё: и зачем ты жил, и для чего всё это! А ещё, самое обидное то, что, может быть, живёт он в соседнем подъезде, ну а ты бежишь, зарабатываешь деньги и не видишь ничего вокруг, и тебе кажется, что ты, что ты…

Мне не хватало слов. Алекс взяла мою руку.

– Отойди туда, я тебе кое-что покажу, – сказала она, махнув рукой в центр площадки, где стояли лавочки.

После того, как я отошел от неё на несколько шагов, Алекс подошла к парапету, ограждающему смотровую площадку. За её спиной был обрыв метров двадцать.

– Ты так ничего и не понял, – сказала она и перевалилась через ограждение.

Я бросился к тому месту, где только что стояла Алекс. Внутренне я уже осознавал, что она умерла. Но внизу её тела почему-то не было, и, наверное, именно поэтому с одной стороны я почувствовал облегчение, а с другой, с другой – не знал, как себя вести и что делать дальше…

И пока я вот так стоял растерянный и потерянный, из-под обрыва выпорхнула белая птица и радостно закружилась на воздушных потоках в лучах заходящего солнца.

Я проснулся. Встал. Пошёл на кухню. Выпил кипячёной воды и затем вышел на балкон. Около перехода не было никого. Что-то потянуло меня к нему, вниз.