Неожиданная Россия. XX век

Практически сразу же график выпуска начал сдвигаться из-за задержек с поставками импортного электрооборудования, а также брака по литью брони, неполадками с коробкой скоростей. Чтобы устранить брак по броневому литью, было принято решение срочно привлечь Ижорский завод для изготовления брони и танковых корпусов по технической документации завода «Большевик». Кроме того, ижорцы должны были передать на завод «Большевик» специальные станки.

Но больше всего, специалистов беспокоило качество двигателя танка. Уже первые испытания показали, что его мощи явно недостаточно для данной боевой машины. Поэтому, параллельно с разворачиванием серийного производства пришлось вести работы по разработке для них более мощного двигателя. Испытания нового мотора были успешно завершены в конце 1928 года, но имеющиеся производственные мощности не позволяли быстро увеличить их производство. Поэтому на совещании 25 октября 1928 года было принято решение о строительстве нового цеха моторостроения.

На заводе «Большевик» был введен особый режим работы: рабочие и инженерно-технический состав привлекались к сверхурочным работам. Для того чтобы выполнить танковую программу завод перешел на работу в две смены.

К 7 ноября 1928 года были полностью готовы и прошли испытания 7 машин, еще 4 танка находились на стадии испытания и 7 находились в сборке. В тот же день первые несколько машин, прибывших из Ленинграда, впервые стали участниками парада на Красной площади в Москве.

Ленинградские Т-18 на Красной площади

С 1929 года ленинградские танки стали активно поступать на вооружение впервые формируемых механизированных частей РККА. В конце того же года они впервые примут участие в боевых действиях по защите интересов СССР в китайской Маньчжурии.

Всего за четыре года, 1928–1931, Ленинград выпустит 959 этих боевых машин, ставших первым массовым серийным танком нашей страны.

Глава 39. В поисках золота Колымы или карта из спичек

Как началась первая научная экспедиция, открывшая геологические богатства Колымского края

Первопроходцы, столетия назад пробиравшиеся от Лены к берегам Охотского моря, мечтали о сокровищах и даже не догадывались, что шагают буквально по золотым россыпям. Лишь начало XX века открыло людям подземные богатства Колымы – расскажем о том, как это произошло.

На склонах хребта по имени «смерть»

Ровно 90 лет – 4 июля 1928 года – с борта старенького японского пароходика «Дайбоши-мару» на берег Охотского моря у села Ола высадились два десятка человек, которые ещё не знали, что войдут в историю как «Первая колымская экспедиция». Позади были три недели плавания из Владивостока, впереди – Яблоновый хребет, за которым лежала цель экспедиции, загадочная Колыма и её притоки. Край, куда попали геологи, был суровым и северным – даже в июле близость Арктики не позволяла температуре подниматься намного выше 11º, а своё имя Яблоновый хребет получил не от невиданных здесь яблок, а от юкагирского слова «яблон», смерть.

Село Ола – тогда всего 17 домов и два десятка временных шалашей – лежит в 35 километрах к востоку от современного Магадана. Но летом 1928 года знаменитая Нагаевская бухта была ещё совершенно необитаема, первый дом на месте будущей столицы Магаданской области построят только через год. Рации в Оле не было, ближайшая линия телеграфа проходила в 200 км, но в июле 1928 года не работала и она. Заранее отправленная из Ленинграда (Петербурга) в Олу телеграмма с просьбой подготовить для геологов «транспорт», то есть лошадей, в далёкое северное село не дошла…

Глава высадившихся у Олы геологов, 27-летний Юрий Билибин, сразу понял, что рассчитывать придётся только на свои силы. «Положение усугублялось тем, – вспоминал он позднее, – что в Оле в это время находились две артели охотских старателей, привлеченных слухами о колымском золоте и всеми силами рвавшихся на Колыму. А там, в устье ключа Безымянного уже вела хищнические работы одна небольшая артель. Золото они никуда не сдавали, продовольствием снабжались через ольских жителей, расплачиваясь с ними золотом. А от этих последних золото уплывало командам японских и китайских пароходов, которые тогда фрахтовались для снабжения Охотского побережья и довольно часто заходили в Олу. Таким образом, наше прибытие в Олу и стремление попасть на Колыму очень не улыбалось ни старателям, ни местным жителям. Они рассматривали нас как государственную организацию, которая хочет установить над ними контроль и тем лишить их значительной части доходов…»