Неожиданный визит

С некоторых пор Рези нередко по ночам (в тех случаях, когда просыпается, а просыпается она как по часам — около двух, не раньше и не позже, и только в особо счастливых случаях засыпает снова до шести часов утра) задается вопросом: сколько раз человек может умереть? Иногда она встает и смотрит из темной комнаты в парк, освещенный луной. И думает: может, и стоило бы решиться. И, может, так оно было бы лучше. Но затем Рези стискивает зубы и заставляет себя думать на тему «грех и ответственность». Тему ответственности я затрагиваю здесь только вскользь, речь идет о дочери Рези, как говорится, от первого брака.

Не будем замалчивать в этом месте: Рези, вполне радостный и жизнелюбивый человек, не испытывает недостатка в предложениях мужчин, и совсем молодых, и более зрелого возраста. (И она бы огорчалась, будь это не так. Я уже говорила о тщеславии Рези.)

Те-то ведь как рассуждают: живем, дескать, один раз. Стало быть, и жить надо соответственно. Что за провинциальность, за жеманство. Что за дикость, Рези, — разыгрывать из себя неприступную. Вот Рези и приходится — подчас себе в ущерб, — а что делать? — она знает, что вечера и выходные ей, так или иначе, коротать по большей части в одиночестве, — вот Рези и приходится, значит, напоминать мужчинам о их более или менее любимых женушках дома. А отвергнутые не всегда проявляют тонкое понимание.

Но ближе, ближе к делу, и как бы это выразиться потоньше, поделикатнее — чтобы удовлетворить желание Рези (ведь она не терпит никакого пафоса, зачем это в обычной жизни и в обыденной речи), но и не поранить по возможности чересчур тонкую душу какого-нибудь читателя… И однако же, как ни крути ни верти, остается сказать одно, просто и прямо: Рези, не стремясь к тому, не думая о том и, главное, не желая того, а просто так — из радости и жизнелюбия, начала всех начал, ввязалась в очередной раз в одну из тех историй, что до сих пор именовала (и мысли не допуская, что подобное может с нею случиться) банальными комедиями с тремя действующими лицами.

Рези любит. А у мужчины есть жена. И не просто жена. У мужчины — мамочка.

Что говорить, Рези не без злорадства называет про себя и, конечно, в разговоре со мной (реже с кем-то еще, ибо она не любит посвящать в свою личную жизнь) ту, вторую, чужую женщину мамочкой. В особенности после того, как мужчина сам употребил это словечко однажды в пылу разговора. Справедливости ради, однако, хотелось бы добавить, что Рези и себя, и своего первого законного супруга не раз ловила в последний год их совместной жизни на том, что они называли друг друга мамочка и папочка. Главным образом из-за дочери, чтобы облегчить ей освоение этих и других слов. Не это ли была не называемая, но самая сильная причина развода?

Итак, мамочка. В те три проведенных в одиночестве выходных — но не лучше ли сказать: пустых? (ведь не напрасно же утверждают, что любовь другой, мужской, половины по меньшей мере столь же сильная, и большая, и настоящая, как и любовь Рези), — одним словом, в те самые три выходных Рези переворошила в голове массу мыслей и теорий о мамочках. Ей даже раздобыли сведения об этой, конкретной, мамочке. Более того, она имела сомнительное удовольствие почувствовать целую гамму сложных чувств и настроений данной мамочки — от ненависти, желания по-матерински понять эту глупейшую ситуацию (тут Рези и подумала: а не склониться ли ей тотчас на эту дружески предложенную грудь и с тем продолжить жизнь втроем, за вычетом детишек) до жалобных причитаний.

Мамочки, как правило, присутствуют с самого начала. В данном случае с восемнадцатилетнего возраста. Вот горький комментарий к этому одного из приятелей Рези, который не вылезает из сходной ситуации десятки лет: «Боже мой, как будто в этом возрасте можно сделать выбор. Как будто в жизни вообще есть выбор».

Значительное преимущество этой мамочки в том, что она крепко приучила своего супруга к мысли, будто он не может уже и шагу ступить без нее. И еще: мамочка заправляет семейным бюджетом.

К чему только мамочка не приучила мужа (даже в мыслях Рези не решается называть его папочкой, ведь до сих пор он покидал ее только на три выходных). Назовем это вспомогательными функциями. Ибо по истечении первых лет любви, а также ухода за двумя детьми пришлось-таки признать, что нет никакой возможности оставлять мамочку и дальше в ее должности экономиста по снабжению и сбыту. Тут они были единодушны: так ли уж много это давало? Тем более если муж все-таки хотел продолжать заниматься своей исследовательской деятельностью. А отчего ему было не хотеть?

Ведь этого хотела и мамочка. При всех обстоятельствах. В конце концов она могла бы потом гордиться им. (Я говорю не о курице, несущей золотые яйца.) Денег хватало. А дальше стало бы еще лучше. Это видели оба уже тогда.