Неожиданный Владимир Стасов. ПРОИСХОЖДЕНИЕ РУССКИХ БЫЛИН

То исследование, которому посвящена II часть настоящего труда, доказывает, что на самом деле не существует не только глубокой, но даже и мелкой черты разграничения между коренным составом русской былины и русской сказки. В былинах наших оказывается точь-в-точь столько же мало настоящей действительности, были, исторических фактов, как и в сказках. Похождения князя Владимира, Ильи, Добрыни столько же историчны в наших песнях, как и похождения Еруслана Лазаревича, Ивана-царевича, Василисы Премудрой, и прочих богатырей, богатырш и героев. Илья ли Муромец, или же Еруслан Лазаревич выбирает себе коня; Еруслан ли Лазаревич, или Васька Буслаев выламывает руки и ноги мальчикам-сверстникам, своим товарищам по играм; Еруслан ли Лазаревич освобождает из заключения у князя Данилы Белого отца дядю и толпу богатырей, или Добрыня освобождает из полона у Змея Горыныча племянницу князя Владимира и с нею толпу богатырей; Еруслан ли прощает царю Киркоусу своё несправедливое изгнание и выручаете из беды, или Илья Муромец прощает точно так же князю Владимиру и спасает его от врагов и т. д., — везде встречаем рассказы однородного содержания и однородного происхождения. В обоих случаях мы видим все одни и те же сказания, не имеющие ничего общего с действительными какими бы то ни было событиями и действительною какою бы то ни было историей. Коренная их основа — мифологическая, и нет ни одной былины нашей, которая, восходя всё выше и выше, сквозь длинную цепь разнообразных пересказов — в сущности, переиначиваний, переделок и искажений, — не могла бы наконец быть доведена до первообразов мифических, обыкновенно стихийного и космического свойства. В конце концов, подвиги Добрыни — это повесть о торжестве солнца и гармонии в природе над хаосом и стихийным брожением; споре светлых князей Ивана Гостиного сына с тёмными его противников — спор дня с ночью; история Дуная, его жены и сына — история лета и зимы и т. д. Поэмы и песни разных народов восприняли в себя впоследствии эти коренные мотивы и переработали их, каждая в своей особенной, национальной форме; но, несмотря на всё их разнообразие, один и тот же мотив всегда чувствуется очень явственно. Но в то же время из этих самых первоначальных поэтических пересказов произошли и наши сказки: и те и другие, сказки и былины наши, одинаково идут с Востока, мы встречаем более или менее далёкие первообразы их в одних и тех же созданиях древней Азии, и иногда из двух рядом стоящих рассказов один у нас образовал "былину", а другой "сказку"; иногда две половины одного и того же рассказа пошли у нас одна в былину, другая в сказку. Так, например, одни азиатские рассказы, улёгшиеся в "Шах-Намэ" под видом одного сплошного, непрерывного повествования, появились у нас наполовину под видом сказки о Константине Сауловиче и об Еруслане Лазаревиче и наполовину под видом былины об Илье-Муромце; одни азиатские рассказы образуют непрерывную нить повествований в Магабгарате, Рамаяне, монгольских, калмыцких или киргизских поэмах и песнях, а у нас пошли частью в сказки о Жар-Птице, о Фенисе удачливом молодце и т. д. и частью в былины о Дунае, Садке и т. д.

Таким образом, прямо наоборот словам К. Аксакова, былина и сказка уже с самого изначала не имеют в корне своём никакого различия, а поэтому былина никоим образом не может служить (как ей это приписывают) "к поддержанию и укреплению национальных сил" и "к пониманию великих событий старины". Как же этому и быть, когда в ней вовсе нет никаких событий старины и никаких национальных сил, одним сливом, когда в так называемых наших "былинах" нет никакой "были"?

Однако же, доказывая это, я ничуть не думаю требовать, чтоб наши "былины" перестали зваться "былинами". В общем употреблении есть столько неверных технических названий, имён и терминов по всем отраслям знания, что изменять их все был бы труд слишком громадный и навряд ли исполнимый. Довольно сознать и доказать их неверность. Про название "былина" можно сказать то же самое, что часто говорится про многое другое: хотя оно и неверно, но оно "освящено временем, народным употреблением". Пусть же это название и остаётся, если в этом "освящении" есть какое-нибудь нравственное, интеллектуальное значение. Не стоить спорить о словах, когда самая сущность дела сознана верно и когда внешняя неверность выражения не может иметь вредного влияния на нашу мысль, убеждение. Само время, быть может, мало-помалу заменит неверное наименование "былина" более верным "богатырская песня".

II

Убедиться в том, что наши былины не заключают в коренной основе своей никаких действительных "былей", значит в то же время убедиться, что они в этой коренной основе своей не заключают ничего и русского. То, что никогда и нигде не случилось, потому что создано творческою или художественною фантазиею — не могло, значит, случиться и у нас.