Неожиданный Владимир Стасов. ПРОИСХОЖДЕНИЕ РУССКИХ БЫЛИН

Это такое создание нашего народного творчества, основою которого признают что-то действительно случившееся, "быль". Былинами называют те из числа наших песен, которых герои носят более или менее исторические имена из времён древнего периода русской истории (Олег Святославич, князь Владимир, князь Добрыня, Ставр-боярин, купец Садко), которых действие происходит посреди древнеисторической нашей обстановки, во время очень определённого, по-видимому, периода (время до Владимира, время при Владимире) и в местностях, носящих древнерусские названия (Киев, Новгород, Чернигов, Муром, Рязань, места у Днепра, Волхова, Ильмени). Без сомнения, не считали этих рассказов вполне, от начала и до конца, историческими: нельзя же было признавать, что все изложенные там события действительно случились, когда многие подробности имеют характер явно мифический или же просто фантастический — таковы, например, змеи, чудовища, всякие вообще сверхъестественные предметы, очарования, превращения, нечеловеческие силы. Но тем не менее с полным убеждением веровали, что "содержание эпических песен нашего народа — всегда лица или события его народной жизни; что если отделить сверхъестественное, всё остальное в былинах до такой степени верно и справедливо воспроизводит историю, что для так называемого простого народа они "несравненно выше всевозможных исторических руководств или учебников и служат ему единственным и самым популярным средством к поддержанию и укреплению национальных сил, развитых в народе его историей. Вопреки своим грубым анахронизмам былина в общем составе, в нравственной характеристике лиц и в понимании великих событий старины, и до сих пор ещё не встречает себе соперничества ни в одном историческом сочинении, а по искренности национального чувства она может равняться только с самыми лучшими страницами летописи, которой служит живым народным отголоском".

В противоположность былинам указывают на "сказки".

Правда, мнения, высказанные у нас о сказках, имеют несколько разных отдельных оттенков. Одни видели в них не что иное, как только какие-то праздные, фантастические выдумки, полученные нами с Востока. "В сказке, — говорит К. Аксаков, — с самых уже первых слов даётся знать, что это вымысел. Большинство наших сказок пользуется чужою фантазиею и зашли к нам целиком из чужих краёв, наиболее с Востока". Другие видели в сказках тоже что-то фантастическое, но уже соединённое и с действительностью, и при том действительностью не чуждою, не иноземною, но нашею русской национальною, времён доисторических, и предшествовавших эпохе вполне уже исторических былин. Сказав, что в сказках присутствует "элемент стихийный", г. Безсонов продолжает: "Былевое творчество началось собственно тогда для Руси, когда она сложилась прочно и крепко в мир-народ. Сказка началась раньше, предшествовала былине, откликаясь на события доисторической кочевой жизни, на времена брожения в веросознании, быте и творчестве". Наконец третьи сообразно с тем, что говорится в настоящее время о сказке у других европейских исследователей, не находят уже в сказке ни восточного, ни национально-русского происхождения, а считают её коренной состав общеиндоевропейским достоянием и видят в ней уже не пустые фантазии и праздные вымыслы, но в то же время и не русские доисторические предания эпохи кочевого быта, а "отзвук древнейшего повествования о богах, древнейшего мифического эпоса", но тут же всё-таки противопоставляют её поэзии былевой, "в которой отражаются различные исторические судьбы каждого народа"; сверх того, тут же высказывается, что "сказка по основе своей древнее былины". Итак, мнения у наших писателей о содержании и происхождении сказки разные, но все эти разные мнения, однако же, сходятся на том, что "былина" и "сказка" две вещи совершенно разные, из них одна старше, другая моложе, одна стоит на почве выдумки или доисторического и мифологического предания, а другая — на почве подлинной исторической действительности. "Сказка и песня различны изначала, — прибавляет ко всему остальному К. Аксаков. — Это различие уставил сам народ, и нам всего лучше прямо принять то разделение, которое он сделал в своей литературе".

Но при всём почтении к народу и установленным им самим вещам, такого разделения именно и нельзя никоим образом принять в настоящем случае.