Около полуночи они добрались до деревушки в конце пешего пути, где ожидал допотопный, но большой американский микроавтобус – не тот, который несли, а «новый»: машина прибыла с другой стороны от перевалов. Немного передохнув и выпив чаю, восходители загрузились в транспорт и уже через час въехали в Катманду, столицу Непала. Через некоторое время, попетляв по тёмным и грязным улицам, прибыли в совсем другое пространство – хорошо освещённый, в зелени, рест-хаус магараджи, где путешественников давно ожидал советник французского посольства.
Если вы постоянно живёте в комфортной обстановке, то чуть больший комфорт останется вами не замечен. А вот меньший комфорт наверняка вызовет неудовольствие. Однако если вы пару месяцев провели в условиях, минимально приспособленных не для жизни, а для выживания… Тогда
Но ванна вызвала бурю радостных эмоций: на восхождении путешественники едва смачивали лицо, в ущельях и долинах обтирались речной водой. Откуда в ванной и вообще в рест-хаусе бралась горячая вода, не осталось загадкой: в доме не было центрального отопления, как, впрочем, и во всём Непале. Воду подогревали на костре, заливали в бак, а измождённому восходителю требовалось только открыть кран – далее всё происходило ровно так, как в парижской квартире.
И что совершенно немыслимо – на столе стояла бутылка эльзасского вина!..
К этому времени ёмкость с «Мартелем» мы уже допили, причём большую часть, разумеется, «уговорили» вдвоем с чекистом, который давно смотрел на меня вполне дружелюбно. Морис предложил добавить, но мы отказались. Хотел бы честно признаться, что остановило нас совсем не чувство меры, а вежливость. Не хватало ещё поддерживать миф о том, что русские только и делают, что буха́ют, притом большими дозами. Однако поговорить о заморском спиртном было приятно.
– Вы опять разделили эту бутылку на всю группу?
– Да какое там! Мы хотели «раздавить» её вдвоём с Луи, но метрдотели в тюрбанах наливали вино с такой церемонностью, что сделать желаемое мы как-то застеснялись…
Вот! Я всегда подозревал, что французы – такие же ребята, как и мы. То есть выпить не дураки! Что, собственно говоря, требовалось не доказать, а подтвердить.
Самой приятной неожиданностью для Мориса стало то, что он сможет пользоваться настоящей кроватью. После саней, носилок и «дэнди» простое возлежание на свежих простынях с возможностью разбрасывания забинтованных и саднящих рук и ног в стороны и без ограничений уже доставляло удовольствие.
Жак снял бинты со всех ран и попросил Мориса побыть несколько часов без повязок. Это вылилось в нелёгкую задачу: ни к чему нельзя прикоснуться; нужно лежать, задрав конечности, и тщательно оберегаться от мух и комаров, от которых не уберегало и комфортное пространство дворца. Как возможно спокойно лежать, когда вокруг летает и жужжит туча мух! Огромные, с красными брюшками, они прилипают, как пластырь, и согнать их затруднительно! А в ранах кишат черви. Жак успокаивал и пояснял, что они очищают рану лучше любого современного лекарства…
Тут Морис отвлекается от сюрреалистического повествования и вдруг говорит:
– А знаете, именно тогда я вдруг понял, как нам повезло.
– Что остались живы?
– Нет, другое. В самом факте, что ты остался в живых после срыва или другой травмы, не всегда заключается везение. Иногда подумаешь: уж лучше умереть. Понимаете, когда человек умер, ему безразлично, повезло или не повезло, он же этого больше не понимает, поскольку просто не существует. А когда наступает быстрая смерть, она вообще приходит для человека, тем более альпиниста, зачастую незаметно. Лез, например, клаймер по стене, сорвался и полетел. Пара ударов о скалу или лёд – и даже мозг не успевает понять, что наступил конец; мозг до самого последнего момента уверен, что жизнь продолжается. Но когда альпинист ранен, травмирован – представьте, в каких условиях это происходит, – он испытывает неимоверные муки, а часто длительные мучения заканчиваются той же смертью.
– В чём же в таком случае заключалось ваше везение? Вы ведь тоже испытывали мучения?
– Да, конечно. Но у нас всегда рядом находился доктор. Это и есть везение! Мы испытывали боль; кричали, когда он делал свои операции, но при этом были счастливы.