Непарадный Петербург в очерках дореволюционных писателей

Вообще, как я уже заметил, извозчик, всеми помыкаемый и гонимый, этот пария столицы, потерявший в своей шкуре человеческий облик, только на извозчичьих дворах преображается в человека. Только здесь он имеет права, встречает обхождение равного с равным и имеет свой голос… Но, увы, обстановка и условия этих вертепов вполне гармонирует с «серостью» извозчиков, так что о каком-нибудь воспитательном или ином влиянии не может быть и речи. Напротив, по моему мнению, эти извозчичьи дворы только усугубляют «серость» извозчика, потому что здесь его грубость и животные инстинкты получают полный простор не сдерживаемый ни строгостью господ дворников ни щепетильностью певичек «Фантазии»…

Наоборот, дайте этим дворам приличную обстановку и параллельно улучшите быт извозчиков на собственных «фатерах», — и вы получите извозчиков-людей, а не скотов, как теперь… Все же паллиативные меры, как штрафы городовых, протесты певичек и прочее не принесут никакой пользы, в смысле упорядочения извозного промысла! Вы спросите: почему? А потому что никакой мало-мальски приличный человек не в состоянии вынести теперешней обстановки извозного промысла. Чтобы быть извозчиком в настоящих условиях, надо сперва оскотиниться, а кто оскотинится, тот не будет приличным человеком! Ясно? Для большей наглядности и ясности я приведу ряд картинок сначала на извозчичьих дворах трактиров, и в общежитиях извозчиков у своих хозяев.

Начну с заведения «Персия».

Двухэтажный домик с садиком на Николаевской улице[81]… Такие домики когда-то занимали в столицах богатые помещики; но это было очень давно… Теперь домик этот в пятнах плесени, с выцветшим фасадом; некоторые стекла выбиты и заложены бумагой; на видном месте закоптелая вывеска «трактир без крепких напитков»; деревянный забор с покосившимися воротами и надписью «двор на 40 извозчичьих лошадей»…

Вот она «Персия», о которой мне приходилось не раз слышать от «сватов» (извозчики зовут друг друга «сватом»). Это такая же знаменитая ночная резиденция извозчиков, как «Батум» дневная.

Я подъехал к «Персии» около 2 часов ночи, когда «ресторация» была ещё закрыта; торговля начинается здесь, как и в других «съестных чайных», в 5 часов утра. Вместе со мной подъехали ещё два извозчика и, как опытные люди, дали сигнал стуком в ворота. Через минуту ворота распахнулись, и пред нами открылся большой двор, весь уставленный извозчичьими пролётками.

Как же это так? Трактир закрыт, торговля должна начаться только через три часа; снаружи и ставни, и двери закрыты, а двор полон извозчиков? После оказалось, что везде то же самое; хотя торговля начинается только в 5 часов утра, но извозчиков «пущают» раньше, когда угодно, только без права что-либо требовать. Они приезжают, дают лошадям корм и идут спать. Такой заведён порядок. «Седока» после 2–3 часов утра до 7–8, нет никакого, кроме пьяных разъездов у ресторанов, но там извозчики «свои». Поэтому большинство «сватов» отправляются после 2 часов в трактиры без крепких напитков и спят до 6, а после, напившись чаю, выезжают на работу.

Не без труда «надворный смотритель» поместил мои дрожки в ряд и я, повесив лошади торбу, пошёл в залы.

Представьте себе, читатель, огромное, разделённое перегородкой, помещение, наполненное… телами извозчиков. Да, телами, но «живыми», издающими смрадный запах пота, вони и всего прочего… Извозчики спят на полу, на столах, облокотившись до пояса, друг на друга… Все в полном наряде, без шляп; на сапогах лошадиный навоз, быстро разлагающийся в смрадной атмосфере и усиливающий «букет»; храп, свист и стоны свидетельствуют, что это существа живые; по временам слышится площадная брань, но отрывочная, сквозь сон, когда сосед слишком навалился на «свата» или ткнул его ногой в голову… Осторожно я прошёл среди тел и поднялся во второй этаж… Та же картина… Ещё несколько десятков спящих тел в таком же хаотическом беспорядке… В пересыпку с извозчиками спят, уткнувшись, другие фигуры, не то рабочих или служащих, не то просто «бродяжек»… Царство сна, русского, богатырского, игнорирующего грязный голый пол, мириады насекомых, закоптелые стены, удушливую атмосферу, нестерпимую жару и духоту, гниющие тут же отбросы и пометы… На столах не убрана ещё грязная посуда, не стряхнуты залитые скатерти, не открыты окна, что бы с улицы «ничего не было видно»…

— Ложись, чего путаешься, — окликнул меня один из возлежавших и прибавил отборное словечко…