Читаем Непарадный Петербург в очерках дореволюционных писателей полностью

Лет через пять Степаныч переменил квартиру и перебрался на Забалканский проспект в лицевой флигель. Но там ему почему-то не понравилось, он взял квартиру над банями и живёт в ней около двадцати лет. В этой квартире он похоронил первую жену и года полтора спустя опять женился.

— Здесь тоже сначала-то хорошо было, — говорил мне Степаныч. — По первому-то разу я здесь платил только двадцать два рубля в месяц, а жильцов-то было не столько, как теперь. Бывало, как выйдешь ночью, да посмотришь, так сердце радуется: и на нарах, и под нарами, и на печке, везде полно. А теперь вот всего тридцать человек и дела-то уж совсем не те. Теперь вот и пустил бы другого, да боишься. Отсидел я за два непрописанных паспорта четыре дня, так теперь уж и слабит. Сидеть-то ещё ничего, а вот как вдруг лишат столицы, так и узнаешь кузькину мать.

Десять-пятнадцать лет тому назад Степаныч был ловкий и смелый мужчина, не робел веста дела с разными тёмными личностями, о чём теперь говорить с похвальбой. Но он вёл эти дела с аккуратностью и никогда не попадал впросак. Не зная совсем грамоты, он имеет хорошую смекалку, понимает судебные и полицейские порядки и за словом в карман не полезет.

С уничтожением на Сенной хлебных и обжорных ларей, уничтожились и барышники, и Степаныч занялся исключительно отдачей в наймы углов.

Хотя квартира его и сыра и грязна, но она всё-таки считается одной из лучших в этом доме и постоянно полна жильцами. В ней, как я уже упоминал, почти всегда находится до сорока человек жильцов. За квартиру с них Степаныч берёт недорого, по рублю двадцати копеек в месяц с человека, а когда случаются приходящие ночлежники, то по пяти копеек за ночь.

Конечно, одними сборами за квартиру Степанычу было бы невыгодно жить с его семейством; но он, по примеру прочих квартирохозяев, производит у себя распивочную торговлю водкой, которой у него выходит от двадцати до двадцати пяти вёдер[171]в месяц и ссужает нуждающихся деньжонками под залог разных вещей за проценты, далеко превосходящие те, какие прежде брали жиды в покупках и продажах.

Степаныч горько жалуется на существующие в настоящее время порядки, и хотя его жалобы несправедливы, но имеют свои причины. Прежде дела его действительно шли лучше: кроме торговли водкой и ссуды под залог, он покупал и тёмненький товарец и держал иногда у себя беспаспортных, от которых ему всегда была хорошая выгода. А теперь Степаныч, как человек осторожный, не принимает уже ничего подозрительного и оставляет ночевать у себя без прописки только известных ему людей. Он не столько боится мировых судей, сколько полиции, которая очень многих хозяев этого дома лишала столицы. Между прочими сенновскими привычками у него осталась привычка беспрестанно браниться площадными словами, несмотря на присутствие жены и детей, и надсмехаться над другими, особенно над пропившимися у него же жильцами.

Но к чести его нужно сказать, что он во многом лучше других хозяев этого дома. Он не затаивает, не захватывает вверенного ему на хранение или под залог, не спаивает и не обирает сам своих жильцов хотя и не помешает другим это сделать, притом, он пропившихся у него жильцов снабжает кое-какой одёжей на работу и даёт по пятаку на обед и на ужин.

Степаныч считается богачом; утверждают, что у него хороший капитал — не один десяток тысяч рублей, но он крепок и никто не знает в точности его средств. Все видят только, что Степаныч никогда не нуждается, за квартиру платит исправно, никому ничего не должен; его четыре больших сундука в квартире и отгороженная им большая кладовая на чердаке битком набиты разной покупной и закладной одёжею, а в долгах за одними жильцами, исключая посторонних, у него постоянно ходит до трёхсот рублей. В квартире нет ни одного жильца, который не был бы должен Степанычу, а некоторым он доверяет иногда красненькую и две. Но, конечно, такое доверие он делает только тем, у кого есть заработок или кто получает пенсию. Под пенсионные книжки он доверяет не только своим жильцам, но и посторонним. Зато, когда бывают получки, он сам провожает своих должников за пенсией в казначейство, опасаясь, чтобы они дорогой не загуляли, и там, из рук в руки, получает свои долги. Случается нередко, что получающему от пенсии не остаётся ни копейки, тогда Степаныч даёт ему рубль или два вперёд, как он выражается, поздравить Царя.

Степаныч свыкся с живущим у него народом, знает, когда и как с кем нужно обойтись, как удержать каждого в своих руках, и сразу видит, кому до каких пределов можно поверить.

Перейти на страницу:

Все книги серии Повседневная жизнь петербургской сыскной полиции

Повседневная жизнь петербургской сыскной полиции
Повседневная жизнь петербургской сыскной полиции

«Мы – Николай Свечин, Валерий Введенский и Иван Погонин – авторы исторических детективов. Наши литературные герои расследуют преступления в Российской империи в конце XIX – начале XX века. И хотя по историческим меркам с тех пор прошло не так уж много времени, в жизни и быте людей, их психологии, поведении и представлениях произошли колоссальные изменения. И чтобы описать ту эпоху, не краснея потом перед знающими людьми, мы, прежде чем сесть за очередной рассказ или роман, изучаем источники: мемуары и дневники, газеты и журналы, справочники и отчеты, научные работы тех лет и беллетристику, архивные документы. Однако далеко не все известные нам сведения можно «упаковать» в формат беллетристического произведения. Поэтому до поры до времени множество интересных фактов оставалось в наших записных книжках. А потом появилась идея написать эту книгу: рассказать об истории Петербургской сыскной полиции, о том, как искали в прежние времена преступников в столице, о судьбах царских сыщиков и раскрытых ими делах…»

Валерий Владимирович Введенский , Иван Погонин , Николай Свечин

Документальная литература / Документальное
Непарадный Петербург в очерках дореволюционных писателей
Непарадный Петербург в очерках дореволюционных писателей

Этот сборник является своего рода иллюстрацией к очерку «География зла» из книги-исследования «Повседневная жизнь Петербургской сыскной полиции». Книгу написали три известных автора исторических детективов Николай Свечин, Валерий Введенский и Иван Погонин. Ее рамки не позволяли изобразить столичное «дно» в подробностях. И у читателей возник дефицит ощущений, как же тогда жили и выживали парии блестящего Петербурга… По счастью, остались зарисовки с натуры, талантливые и достоверные. Их сделали в свое время Н.Животов, Н.Свешников, Н.Карабчевский, А.Бахтиаров и Вс. Крестовский. Предлагаем вашему вниманию эти забытые тексты. Карабчевский – знаменитый адвокат, Свешников – не менее знаменитый пьяница и вор. Всеволод Крестовский до сих пор не нуждается в представлениях. Остальные – журналисты и бытописатели. Прочитав их зарисовки, вы станете лучше понимать реалии тогдашних сыщиков и тогдашних мазуриков…

Валерий Владимирович Введенский , Иван Погонин , Николай Свечин , сборник

Документальная литература / Документальное

Похожие книги

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука
Лаврентий Берия. Кровавый прагматик
Лаврентий Берия. Кровавый прагматик

Эта книга – объективный и взвешенный взгляд на неоднозначную фигуру Лаврентия Павловича Берии, человека по-своему выдающегося, но исключительно неприятного, сделавшего Грузию процветающей республикой, возглавлявшего атомный проект, и в то же время приказавшего запытать тысячи невинных заключенных. В основе книги – большое количество неопубликованных документов грузинского НКВД-КГБ и ЦК компартии Грузии; десятки интервью исследователей и очевидцев событий, в том числе и тех, кто лично знал Берию. А также любопытные интригующие детали биографии Берии, на которые обычно не обращали внимания историки. Книгу иллюстрируют архивные снимки и оригинальные фотографии с мест событий, сделанные авторами и их коллегами.Для широкого круга читателей

Лев Яковлевич Лурье , Леонид Игоревич Маляров , Леонид И. Маляров

Документальная литература / Прочая документальная литература / Документальное