Читаем Непарадный Петербург в очерках дореволюционных писателей полностью

Теперь Степаныч постарел, не так уж предприимчив, но страсть к стяжанию и скупость его всё более и более усиливаются. У Степаныча не пропадает даром ни косточка, ни тряпочка, не сгорит ни один лишний прутик, ни одна капля керосина. За провизией на Сенную он ходит постоянно сам, и денной расход его, как он говорит, никогда не превышает полтинника в день на всё семейство. Детей своих он балует, частенько даёт по копейке на гостинцы, но, вместе с тем, водит их в отрепьях, и, если потребуется купить что-нибудь из одёжи или обуви, или книгу для ученья, он день ото дня откладывает эту покупку. Не охотник также покупать себе или жене что-либо новенькое, и старается обойтись какими-нибудь переделками или употребить в дело закладные вещи; посуда же и прочие хозяйственные предметы постоянно им приобретаются случайно. Когда же он собирается что-нибудь купить, то обойдёт весь рынок, выторговывая каждую копейку и упрашивая торговцев уступить небогатому человеку. Страсть к стяжанию у Степаныча доходит до того, что он при своём капитале не постеснится поводить за полтинник нищего, прикидывающегося слепым.

Несмотря на его шестьдесят четыре года, Степаныч ещё довольно силён и бодр: он не поддастся иному молодому; но в настоящее время, как я уже упоминал, он редко прибегает к силе, и если ему необходимо иногда угомонить не в меру расходившегося жильца, он поручает это живущему у него племяннику, о котором я буду говорить позже.

Из жильцов своих Степаныч более всех расположен к старикам-пенсионерам, к нищим и к простым мужичкам, но недолюбливает мастеровых и особенно наборщиков.

— Ох, уж эти мне бескишечные голопузы, — говорит он. — Они спотворились очень водку пить, да любят, чтобы им кто-нибудь приспел, а я-то сам себе приспевал, а не для них.

И действительно, если бы он побольше доверял своим жильцам-наборщикам, то они бы постоянно пили и никогда не пошли бы на работу. Но об отношениях его к жильцам ещё придётся говорить, а теперь скажу несколько слов о хозяйке.

3

Жене Степаныча теперь уже за пятьдесят лет, но, несмотря на её года, она ещё довольно крепка и не считает себя старухой. Она охотница посмеяться, повозиться и поспорить, и неравнодушна к молодым жильцам: при всём том она экономная и старательная хозяйка. Хотя она не обладает теми качествами, какие имеет Степаныч, и скорее простовата, чем хитра и рассудительна, но зато до беспокойности завистлива и жадна. Подобно своему мужу, она любит чужие угощения и не постыдится идти в трактир или портерную с любым нищим. Любимые её жильцы — наборщики, потому что они более других умеют ей угодить, величая и нахваливая её, и чаще других делают угощения. Степаныч ей не очень доверяет и нередко с ней ссорится, если она начинает распоряжаться или ссужает в долг без его разрешения, наперекор ему делает по-своему.

Относительно воспитания детей она имеет самые узкие, или, вернее, дикие понятия. Она очень мало обращает внимания на их нравственность и ей все равно, что из них выйдет, лишь бы они умели, подобно родителям, доставать и беречь деньги, Учение грамоте она находит пригодным только для того, чтобы уметь считать деньги и читать молитвы и псалтырь: а затем все книги и прочие учебные предметы. по её понятию, составляют только одно баловство и лишний перевод денег.

— К чему им много-то учиться? — говорит она. — Ученье хлебом не кормит: оно кормит только благородных, а не нас. Нашим детям не в департамент идти. Научатся читать, писать, да считать деньги и довольно. А все эти истории да грамматики только нарочно выдумали, чтобы больше денег с бедных людей брать. Мы-то не учёные, да век-то нажили, слава Богу.

4

Я уже упоминал, что детей у Степаныча трое: две дочери и сын. Старшей дочери тринадцать лет, младшей семь, сыну — десять лет. Младшие обучаются в приюте Цесаревича Николая, а старшая перешла уже в школу при Девичьем монастыре. Все они со способностями, но среда, в которой растут, очень вредно отзывается на их нравственности и характере. Они и теперь уже мало послушны родителям, а с жильцами ведут себя очень грубо. По их понятиям, жилец совершенно подчинённый человек их отцу и матери. Жилец не смеет сделать им никакого замечания, а они могут его обругать, как им хочется, и родители за это с них почти никогда не взыскивают, говоря, что они ещё глупы, что с них теперь ещё нечего спрашивать, а как вырастут, так научатся, как нужно обращаться.

Несмотря на свои лета они, подражая родителям, уже дают некоторым из жильцов в долг по несколько копеек на водку и получают за это вдвойне.

Если кто-нибудь из жильцов придёт с получкой, то они не отстанут от него, пока не выклянчат на гостинцы. Такое попрошайничество родители им не запрещают: они или делают вид, что не замечают его, или прямо сами научают их просить.

Перейти на страницу:

Все книги серии Повседневная жизнь петербургской сыскной полиции

Повседневная жизнь петербургской сыскной полиции
Повседневная жизнь петербургской сыскной полиции

«Мы – Николай Свечин, Валерий Введенский и Иван Погонин – авторы исторических детективов. Наши литературные герои расследуют преступления в Российской империи в конце XIX – начале XX века. И хотя по историческим меркам с тех пор прошло не так уж много времени, в жизни и быте людей, их психологии, поведении и представлениях произошли колоссальные изменения. И чтобы описать ту эпоху, не краснея потом перед знающими людьми, мы, прежде чем сесть за очередной рассказ или роман, изучаем источники: мемуары и дневники, газеты и журналы, справочники и отчеты, научные работы тех лет и беллетристику, архивные документы. Однако далеко не все известные нам сведения можно «упаковать» в формат беллетристического произведения. Поэтому до поры до времени множество интересных фактов оставалось в наших записных книжках. А потом появилась идея написать эту книгу: рассказать об истории Петербургской сыскной полиции, о том, как искали в прежние времена преступников в столице, о судьбах царских сыщиков и раскрытых ими делах…»

Валерий Владимирович Введенский , Иван Погонин , Николай Свечин

Документальная литература / Документальное
Непарадный Петербург в очерках дореволюционных писателей
Непарадный Петербург в очерках дореволюционных писателей

Этот сборник является своего рода иллюстрацией к очерку «География зла» из книги-исследования «Повседневная жизнь Петербургской сыскной полиции». Книгу написали три известных автора исторических детективов Николай Свечин, Валерий Введенский и Иван Погонин. Ее рамки не позволяли изобразить столичное «дно» в подробностях. И у читателей возник дефицит ощущений, как же тогда жили и выживали парии блестящего Петербурга… По счастью, остались зарисовки с натуры, талантливые и достоверные. Их сделали в свое время Н.Животов, Н.Свешников, Н.Карабчевский, А.Бахтиаров и Вс. Крестовский. Предлагаем вашему вниманию эти забытые тексты. Карабчевский – знаменитый адвокат, Свешников – не менее знаменитый пьяница и вор. Всеволод Крестовский до сих пор не нуждается в представлениях. Остальные – журналисты и бытописатели. Прочитав их зарисовки, вы станете лучше понимать реалии тогдашних сыщиков и тогдашних мазуриков…

Валерий Владимирович Введенский , Иван Погонин , Николай Свечин , сборник

Документальная литература / Документальное

Похожие книги

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука
Лаврентий Берия. Кровавый прагматик
Лаврентий Берия. Кровавый прагматик

Эта книга – объективный и взвешенный взгляд на неоднозначную фигуру Лаврентия Павловича Берии, человека по-своему выдающегося, но исключительно неприятного, сделавшего Грузию процветающей республикой, возглавлявшего атомный проект, и в то же время приказавшего запытать тысячи невинных заключенных. В основе книги – большое количество неопубликованных документов грузинского НКВД-КГБ и ЦК компартии Грузии; десятки интервью исследователей и очевидцев событий, в том числе и тех, кто лично знал Берию. А также любопытные интригующие детали биографии Берии, на которые обычно не обращали внимания историки. Книгу иллюстрируют архивные снимки и оригинальные фотографии с мест событий, сделанные авторами и их коллегами.Для широкого круга читателей

Лев Яковлевич Лурье , Леонид Игоревич Маляров , Леонид И. Маляров

Документальная литература / Прочая документальная литература / Документальное