Неписанный закон

Теклу отвели в полицейское управление. Сержант тотчас же допросил ее. После неудавшейся попытки Ика подкупить полисмэна она как-то вдруг присмирела. Полисмэн схватил ее за шиворот и потащил по темным пустынным улицам. Она с детства инстинктивно боялась полиции. Она ясно до мельчайших подробностей вспомнила арест своего отца. Когда ее привели в присутственную комнату и она очутилась лицом к лицу с сержантом, она вспомнила, как допрашивали её отца, как грубы были с ним, когда он медлил с ответом и как толкал его полисмэн. После допроса отца увели из комнаты и с тех пор она не виделась с ним. Мысль, что ее засадят куда-нибудь, возбуждала в ней безотчетный страх. Тогда прощай свобода. Она не спускала широко раскрытых глаз с равнодушного лица сержанта, разинула рот и дрожала от нетерпения, желая поскорее ответить на его вопросы.

– Сколько вам лет?

– Скоро минет шестнадцать.

– Говорите правду. Вы гораздо старше. Не смейте мне лгать в лицо.

– Нет, нет, уверяю вас, я не лгу. Прошу вас, отпустите меня домой.

– Отведите ее в Общество Джерри, – сказал сержант, делая знак полисмэну.

Как это ни странно, но это гуманное общество, первоначальной целью которого была защита детей от жестокого обращения, сделалось каким то пугалом именно для тех, кого оно должно было защищать. Было бы весьма интересно расследовать причины, создавшие подобное отношение к учреждению, безусловно симпатичному по преследуемым им задачам. Как это ни грустно, но несомненно, что общество это является каким то страшилищем. Текле казалось, что общество Джерри, полиция и исправительные заведения – это все одно и тоже. Когда она вошла в высокую, со сводами прихожую, ей показалось, что она попала в тюрьму, и что прежняя, вольная, веселая жизнь осталась где-то далеко позади и совершенно недоступна ей теперь. А она так любила сквер, поездки за город на велосипеде, прогулки в парке, морской берег, танцы, катанья на лодках на взморье, работу их залитой солнцем мастерской и песни, и смех, оглашавшие воздух в звездные ночи. Она любила свою однообразную, скучную работу, дававшую ей верный заработок, который весь она отдавала своей матери. Весь же вечер и ночь были в полном её распоряжении и вознаграждали ее за тяжелый трудовой день. Все её желания и стремления были чисты и невинны. Она неспособна была сделать что-нибудь скверное, злое, она могла только любить и радоваться жизни. Но зло таилось, прячась в самом обществе, которое не постеснялось покрыть ее позором, арестом и привести сюда. Она позволила себе нарушить по незнанию и природному великодушию житейское правило нравственности, выработанное веками. Но мыслимо-ли осуждать и преследовать молодую девушку за непонимание тех принципов, которые еще так туманны для всего человечества?

Теклу заставили принять ванну, это было обязательно для всех поступающих; белье оставили её собственное, так как оно было совершенно чисто. Ей отвели узенькую кровать в большой комнате, которая была полна несчастными девушками, полуодуревшими от страха. Текле сделалось дурно при виде длинного ряда кроватей. Рыдания девушек и устремленные на все со всех сторон взоры смущали ее. Она с трудом разделась и легла в кровать. Она всю ночь проворочалась в постели, ее тянуло к матери, под её охрану и она невольно застонала, вспомнив убитое горем лице старушки.

На следующее утро ее и еще трет девушек отвели в Джеферсен Маркет Корт. Там ей пришлось дожидаться очереди в боковой комнате. Она чувствовала себя совершенно пришибленной. По дороге в суд встречные с любопытством поглядывали на нее. Одна из её спутниц рыдала. Остальные две держали себя вызывающе. Текла чувствовала себя совершенно одинокой и смутно чего то боялась. Ее преследовало воспоминание об улице с её любопытной толпой. У дверей стоял молчаливый, равнодушный страж. За дверью находился зал судий в котором она вскоре предстанет перед судьею в качестве обвиняемой. Все было ново и чуждо для неё, она не знала, что ей предстоит, и испытывала один только страх перед неизвестностью.

Дверь отворилась и полисмэн вызвал ее по фамилии. Она сорвалась с места и пошла из комнаты быстрой, неуверенной походкой. Полисмэн провел ее в зал и указал место, где она должна встать. Смутно, точно сквозь туман, заметила она, что в зале масса народу. Безотчетный, гнетущий страх напал на нее. Вдруг по зале разнесся раздирающий душу крик знакомого ей голоса. Она быстро обернулась и увидела мать, которая торопливо бежала к ней с распростертыми объятиями.

При виде матери, испуганное выражение лица Теклы моментально исчезло, она вся преобразилась и просветлела. На глазах у неё появились слезы и, забыв все на свете, она, рыдая и смеясь, бросилась в объятия старушки-матери. Их тотчас же разлучили и полисмэн отвел м-сс Фишер на её прежнее место. Встреча с матерью успокоительно подействовала на Теклу, и она смело встала теперь перед судьею, не боясь ничего. Она оглянулась на мать и тотчас же перевела взор на судью, который спрашивал ее о чем то.