Неписанный закон

Эмелина вернулась домой очень поздно и, не проронив ни единого слова, легла спать. На следующий день она поднялась очень рано и, не позавтракав, ушла куда-то. Вскоре она вернулась, а вслед за него посыльный принес новый, только что купленный ею сундук, в который она и принялась перекладывать свои вещи. Мать подошла к ней, в руке у неё были деньги.

– Вот сорок долларов. Я копила их для тебя.

– Мне их не надо. – спокойно ответила Эмелина. – Сама сумею позаботиться о себе.

– Я пришлю за сундуком, – сказала она, когда все вещи были уложены.

– Прощай, Эмми, – сказала Текла.

Она стояла в дверях кухни и с грустью смотрела на сестру.

– Прощай. Прощай, мама! Я буду изредка навещать тебя.

– Позволь мне поцеловать тебя, – сказала Текла, направляясь к сестре.

Эмелина подставила ей щеку.

– Ах, Эмми, прости меня. Я не хотела, я… я…

– Перестань, – сухо остановила ее Эмелина и торопливо вышла из комнаты.

Весь следующий день Текла провела дома, занятая стиркой и глажением. Ей хотелось как-нибудь развлечь убитую горем мать и потому она, не переставая, весело болтала и осыпала ее ласками.

– Мы теперь непременно повидаемся с отцом, – твердила она – скоро отправимся в путь дорогу. На будущей неделе, может быт. Вот-то он обрадуется нам!

Затем она часто заводила разговор об Эмелине, восхваляла ее и в ярких красках рисовала блестящее будущее, предстоявшее ей.

– Мы не имели никакого права рассчитывать, что она всегда будет жить с нами. Она стала теперь такая красивая и изящная.

На вид Текла казалась очень веселой весь день, но в действительности ее угнетало мрачное предчувствие. Вечером она вышла на улицу и медленными шагами направилась в сквер. Щеки её горели, глаза были влажные. Она чего-то боялась, но чего, сама не знала. Через несколько минут все стало ей ясно. Перехедя через улицу, она нагнала своих двоюродных сестер, Анну и Алису. Как только она поравнялась с ними и они увидели ее, Анна и Алиса вдруг круто остановились.

– Не иди с нами, Текла, – спокойно проговорила Анна.

– Папа сказал, что не будет пускать нас гулять, если хоть один раз увидит нас с тобою.

Текла остановилась, как вкопанная, и только когда её двоюродные сестры скрылись в сквере, она повернула наконец домой.

На следующий вечер Текла снова решилась выйти, она не в состоянии была так легко и спокойно отказаться от веселого общества многочисленных друзей.

Молодые люди разговаривали с Теклою, старались держаться с нею по-прежнему, но, видимо, им было не по себе в её обществе. Все в сквере знали о происшедшем скандале и много судачили по этому поводу. Люди искоса посматривали на нее, когда она проходила мимо. Случалось даже, что дети кричали ей вслед: – «Эй, ты, берегись, полисмэн идет» – частенько по её адресу отпускались самые циничные замечания и остроты на счет её поведения. Её двоюродные сестры и Эмелина демонстративно избегали ее, но Мэли разговаривала еще с нею, и когда Том предложил отправиться в воскресенье за город, она и Паш согласились ехать вместе с Теклой. Но даже и Том относился к ней теперь иначе, как то странно. Хотя он всегда был готов постоять за все и не дать в обиду, ни Текла чувствовала, что при всем его мужестве это дается ему не легко. Прежняя её непринужденность исчезла бесследно. Ей было стыдно за себя, становилось жутко при виде того, как относились к ней прежние друзья. Ей недоставало прежних простых, дружеских отношений, радостных приветствий при её появлении, а без этого не стоить и жить, казалось ей.

Она выдержала эту пытку целых четыре дня, но в пятницу, вернувшись домой рано вечером, она объявила матери, что завтра же они отправятся в Синг-Сигг. Всю ночь во сне ей мерещился старик отец. Город потерял для вся все свое прежнее обаяние, она боялась его теперь. Она счастливо улыбалась во сне. Ей снились: мирный, тихий простор полей, уходящая вдаль дорога, тенистые леса.

На следующий день, рано утром, мать и дочь отправились в путь. Текла перекинула за спину узелок. В кармане у неё было пять долларов. Все свои деньги, сорок пять долларов, мать зашила в складку своей черной, нижней юбки.

Они дошли до Бродвея и сели там в вагон трамвая. Текла втащила мать на империал и уселась рядом с нею, на самом крайнем месте.

– Подвинься, не сиди так близко к краю, – забезпокоилась м-сс Фишер, вся дрожа от волнения.