Неписанный закон

На обратном пути в Нью-Иорк Дик уселся рядом с Дорою, и она робко протянула ему свою руку, он крепко сжал ее и удержал ее в своей. Самолюбие его было глубоко уязвлено изменою Джеральдины. В сущности она совсем не нравилась ему, он находил ее слишком самостоятельной и прозаичной. Но она раздражала его, привлекала его своею поразительною уравновешенностью, умом, оригинальностью и красотою. Он привык легко покорять женщин и не мог допустить, чтобы Джеральдина устояла против него, но лично к ней он был вполне равнодушен и даже не желал обладать ею. Теперь ему было совестно на себя и он приходил в бешенство при одной мысли, что она так легко обошла его.

Ричард был заурядный, средний юноша, со всеми качествами и недостатками, присущими современной молодежи. Новое хорошенькое лицо быстро привлекло к себе все его внимание и, весь отдавшись охватившему его увлечению, он почти что и не вспоминал о Доре. Но вот им пренебрегли, оскорбили его самолюбие и он с радостью и благодарностью принял изъявление неизменной любви и преданности его друга детства.

Страсть его к Доре разгоралась все сильнее и сильнее с каждым днем. Она вскоре заметила, что его уже не удовлетворяют её уверения в любви, что ему мало быть с нею, обменяться с нею нежным взглядом. Его волнение и раздражительность в присутствие третьих лиц, его все возрастающая потребность в её ласках и желание ласкать ее казалось ей странным и непонятным. Но она с радостью шла на встречу его желаниям и в упоении страсти забывала все свои недавния тревоги.

Ричард прожил дома месяц, а затем отец отправил его в Пенсильванию на нефтяные промысла для ознакомления на практике с этим делом, которое со временем должно было всецело перейти в его руки. На каникулы он вернулся домой и вскоре опять уехал с агентом отца и целым штатом помощников, которые должны были заняться на месте разработкой проекта проведения железной дороги. Ричарду не было времени скучать, но все же он предпочел бы попутешествовать по Испании или Швейцарии, как в прошлом году. Агент был человек энергичный и обойти его было не легко. Волей неволей Ричарду пришлось серьезно взяться за работу. Он жил окруженный деловою сутолкою и страшно уставал от непривычной, напряженной работы. На него наводили уныние эти бесконечные, необозримые равнины. Его все сильнее и сильнее тянуло назад в Нью-Йорк. Здесь вовсе не было женского общества, и Дора казалась ему теперь вдвое милее и дороже. Он часто с грустью мечтал о свидании с нею. Он впервые испытывал тоску по родине; в прежние его отлучки он уезжал по доброй воле и жил так, где ему приходила фантазия.

Он писал теперь Доре, как безумно влюбленный человек. Писал он, правда, с большими перерывами, когда тоска особенно сильно одолевала его. Бывало, попав на уединенную ферму среди прерии или в только что возникшую деревню, в которой не было еще ни единого дерева и ни одной женщины, он с отчаяния садился писать и посылал Доре три или четыре письма зараз. Дора хранила все его письма как драгоценности и радовалась, получая от него такие нежные строки. Два или три раза в неделю к ней заходила Лу и Дора каждый раз читала ей выдержки из писем Дика.

За последнее время Лу стало все чаще казаться, что разрыв её отношений с Эдом неизбежен. Во первых, он быть всецело теперь увлечен своим новым знакомым. мистером Уиллером и его планами. Он почти ни о чем другом и не говорил. Он за зиму несколько раз съездил в Альбани, надо было сделать доклад о постройке больницы для чахоточных, ходатайствовать о расширении поля деятельности Государственной благотворительной комиссии и представить проект улучшения жилищ.

– Со временем, – говорил он Лу, – закон будет требовать, чтобы посреди каждого дома, в котором отдаются квартиры, был большой двор, чтобы все жильцы имели бы много воздуха и света.

Он говорил обо всем этим с таким же увлечением, с каким Ричард писал Доре о своей любви.

Иногда и Эд говорил ей, что он ее любить, но, Боже, как это выходило у него серьезно! Он, казалось, старался подавить в себе всякия проявления страсти. Ее сердило его самообладание, хотя она и не сознавалась себе в этом и от души завидовала Доре. Ей мало было такой рассудительной, спокойной любви. Иногда, встречаясь с ним глазами, она испытывала приятные, волнующие чувства при звуке его голоса, в котором порою слышалась неподдельная нежность, и в такие минуты ей хотелось испытать, что такое страсть. Но он быстро приходил с себя и рассеивал всякую иллюзию, объясняя ей истинный ужасающий смысл только что пережитого волнения.

– Страсть облагораживает мужчину, так как делает его отцом, – говорил он ей. – Я не верю, что бы род людской навсегда был изгнан из рая. И ты и я, мы оба можем вернуться туда, если нашей целью будет не только съедать плод, но и выращивать его.

Сперва его странное ухаживание только удивляло ее.