«Проигрывая, злился», — рассказывал о Зимянине один из ближайших сотрудников Горбачева Г. Х. Шахназаров. Члены советской делегации на международном съезде журналистов в Гаване за спиной своего руководителя М. В. Зимянина умоляли Шахназарова проиграть, «иначе он всем задаст жару». Шахназаров «проигрывал», а потом как-то на совещании на вопрос Зимянина, удавалось ли кому-нибудь выиграть у него, отвечал: «Где им, это только вы можете, хотя и нечасто».
Очевидец запечатлел один из характерных эпизодов рабочего дня главного редактора.
Раздается звонок телефона кремлевской связи — «вертушки». Зимянин снимает трубку:
— Слушаю, Леонид Ильич.
— Михаил Васильевич, мы с тобой договаривались о том, что ты покажешь мне статью по Китаю, а она уже опубликована, причем без учета моих замечаний. Как же так?
— Мне позвонил товарищ Суслов и сказал, что ее можно публиковать. Он знал о ваших замечаниях, и я понял, что все вопросы с Вами согласованы.
— В таком случае упрек снимаю, — заключает Брежнев.
Зимянин подходит к столу с широкой наклонной крышкой и показывает невольному свидетелю его разговора с Генеральным секретарем разложенные на столе газетные полосы:
— Эти гранки статьи по Китаю рассылались всем членам, кандидатам в члены Политбюро, секретарям ЦК КПСС. Статья вернулась с завизированными правками, причем правки сплошь и рядом исключают одна другую. От каждого руководителя получаем истину в последней инстанции, да еще с претензией на теоретические постулаты. Попробуй, сведи все это к общему знаменателю. С одной стороны, надо ухитриться не перессорить членов политического руководства, а с другой, не вызвать их обид на меня, на газету.
Сетует не без лукавства: «Эх, горек наш журналистский хлеб!»
Навестивший в Москве боевого товарища руководитель КГБ Узбекистана Э. Б. Норман вспоминает:
«Принял меня Зимянин тепло: „Садись, смотри, как делается газета“.
Около полуночи звонок по правительственному телефону. Зимянин говорит как-то нервно, но твердо:
— Не могу, Николай Викторович. Звоните сами в ЦК партии. Я этого не сделаю.
После телефонного разговора главный редактор „Правды“ в сердцах бросил:
— Надо же, не унимаются даже ночью.
— А что такое, Михаил Васильевич?
— Подгорный (тогда председатель Президиума Верховного Совета СССР) требует, чтобы в отчете о его встрече с избирателями написали „Президент СССР Подгорный“. Два раза за вечер объяснял его помощникам, что нет такой должности в СССР, в Конституции нет. Видишь, сам позвонил…»
Затем Зимянин подумал и позвонил Суслову. Объяснил тому суть звонка, получил соответствующий совет и продолжил работу над очередным номером «Правды».
В шестьдесят лет Михаил Васильевич Зимянин получил одну из высших наград государства — Золотую Звезду Героя Социалистического труда. Спустя полтора года был избран на один из высших постов в правящей Коммунистической партии Советского Союза — секретарем ее Центрального Комитета.
Известный дипломат и ученый-африканист Анатолий Андреевич Громыко рассказал о встрече с М. В. Зимяниным уже в качестве секретаря ЦК КПСС в своей книге «Андрей Громыко. Лабиринты Кремля».
Весной 1984 года А. А. Громыко-младший, в то время директор Института Африки АН СССР, обратился к тогдашнему руководителю партии и страны К. У. Черненко с просьбой помочь создать в Академии наук отделение мировой экономики и международных отношений. Черненко направил просителя к Зимянину.
«Михаил Васильевич встретил меня в своей обычной строгой манере. Как у многих кабинетных работников, лицо его было пепельно-серым. Этот невысокий человек обладал, однако, характером сильным, неспокойным и колючим. В прошлом, в годы борьбы с фашизмом, Зимянин, проявляя храбрость, был партизаном, не раз глядел в лицо смерти. Очевидно, считал, что одно это делает его непогрешимым. В секретариате он курировал науку и общественные организации. Руководил этим важным участком советской жизни жестко и бескомпромиссно, будучи особо непримиримым к любым отклонениям на практике от теории марксизма-ленинизма, в тех рамках, разумеется, как он ее сам принимал.
Собственных научных трудов не имел. Больше увлекался работой с советскими писателями, вопросами искусства и литературы, но не наукой.
— Пишут тут всякое про писателя Проскурина, — сказал он мне, — не гнушаются даже подметными письмами, а ведь он один из наших лучших художников слова, русский патриот.
Руководители, подобные Зимянину, искренне болели за интересы государства. Они с утра до вечера работали, были перегружены текучкой и нередко упускали из виду вопросы принципиального плана — необходимость демократизации политической системы Советского Союза, с тем чтобы ее противники действовали легально, а не находились в опале, не выглядели мучениками и гонимыми. Гонимым советская, да и российская общественность всегда сочувствовала.