Неподвижная земля

Много лет спустя я мог следовать за ним. Пожалуй, даже хорошо, что с утра мне пришлось окунуться в сегодняшние комбинатские дела: я острее представлял себе то время, когда здесь, на берегу бухты Бертыс[28], еще ничего не было, совсем ничего — ни этих заводских труб, подпирающих небо, ни многоэтажных домов, ни ателье мод, откуда, оживленно переговариваясь, вышли две кокетливые девушки, ни этой гостиницы, ни парка напротив нее, который зеленеет весной.

Но сперва — о том, как попал мне в руки полевой дневник Русакова. Это была чистая случайность, потому что я ведь мог и не обратить внимания на короткую заметку в «Балхашском рабочем». Спасибо шестикласснице Люде Серегиной: она написала в газету о пионерских делах, о том, что когда интернату присвоили имя Михаила Петровича Русакова, их отряд решил поподробней узнать о его жизни.

Ребята не ограничились поездкой в недалекий Коунрад, где на месте бывших холмов зияет чаша рудника, глубиной в 180 метров. Они отправили письмо в Академию наук Казахстана, и оттуда им прислали подробную биографию ученого-геолога, и — главное — сообщили московский адрес его вдовы, Натальи Ивановны Русаковой.

Наталья Ивановна прислала им альбом с редкими фотографиями, несколько книг, написанных академиком, подарила один из полевых дневников, которые Михаил Петрович постоянно вел в экспедициях.

Черная клеенчатая тетрадь… Это было свидание с тем самым прошлым, без которого невозможно представить себе нынешний Балхаш. И я думал обо всем этом, еще только листая дневник, переданный мне воспитательницей Марией Захаровной Хомич.

Записи относились ко второй поездке Русакова на Балхаш — к 1929 году, к лету, когда Михаил Петрович, оставив Коунрад в надежных руках Наковника, сам вел обследования в Западном Прибалхашье.

В его записях не было отвлеченных рассуждений, лирических отступлений: сугубо деловой дневник, полевая книжка геолога, куда он шаг за шагом заносит все, что видит его глаз, описывает собранные на маршруте образцы, набрасывает геологические схемы разрезов.

«Дорога в направлении 150 градусов идет все время, немного поднимаясь в гору, вдоль небольших русел, в верховьях Андассая. На двенадцатом километре граница сменяется довольно высокими, вытянутыми в направлении с юго-запада на северо-восток, сопками… Дальше по дороге… зеленовато-серые песчаники и туфо-песчаники.

Спуск с сопок в долину.

Хороша вода в ключе и плесы в русле. Речка уходит затем к юго-западу — к верховьям речки Сары-Булак.

Могила на фоне красноватых сопок, вдали гребнистый массив. Ночевка в урочище. Ночью дождь, с утра ветер, затем — песчаный буран. Все застлано пылевой мглой, принесенной из песков Кур-Манын и Муюн-Кум…»

Небольшой отряд — неторопливо, внимательно осматриваясь по сторонам, задерживаясь у характерных отложений — продолжал свой путь по Прибалхашью. Давным-давно затерялись в пустыне его следы, многие из путников умерли… Но вот — я и сегодня могу точно узнать, что в четверг, например, 20 июня 1929 года, они на этом своем пути преодолели последнюю перевалочную гряду…

«…Направление дорог к югу, — записывал Русаков днем еще, на коротком привале. — При спуске в долину Сары-Булак — арыки, пашни; направление долины и течет река — с запада на восток.

У могил (здесь много аулов) — вторая мощная жила простирается к северо-востоку, на пять градусов.

Ночевка в урочище Сары-Булак. Расспрос жителей об азбесте у Джамбыла и наем проводника с верблюдом и лошадей…»

Так и написано — а з б е с т е, через «з», как было принято писать в то время.

Спустя несколько дней, 24 июня, в понедельник:

«Ночевка у Байгары. Хорошая вода в колодце, много травы. Тут ночью накрапывало. Одолевала мошкара.

На следующий день — ночуем у острой сопки. Около вечера пошел дождь, под которым зябли всю ночь».