Непонятый «Евгений Онегин»

«Мой дядя самых честных правил…» — самое первое представление романа. Однако «натурой» мы его не видим: это «дань готовая земле». «Натурой» он и не нужен: у него сколько угодно копий. Но он, уже неживой при встрече с ним, живет в неживых предметах, которые его окружали. Для романа вообще важен принцип зеркального отражения хозяина в его вещах. Здесь этот принцип тем эффектнее, что повторен дважды, т. е. ритмичен; возникает система зеркал: кабинет — дядя, Онегин — кабинет; дядя — Онегин через посредство их кабинетов.

Есть известная парадоксальность в этих двух отрывках: они даны глазами двух разных героев, Онегина и Татьяны, в обоих случаях — новичков в этих стенах, но возникает такая повторяемость в деталях, которая выдает присутствие общего третьего лица, именно автора. Иначе говоря, здесь заметна, если всматриваться, известная художественная заданность. Но вместе с тем — и это главное — сохранены полная естественность и глубокое проникновение в мир героя, который воспринимает картину. Татьяна, например, обращает внимание на такие детали, которые никак не являются индивидуальной принадлежностью дома Онегина: «И вид в окно сквозь сумрак лунный, / И этот бледный полусвет…» Здесь не столько картина, сколько «самовыявление» Татьяны.

Повторяемость же деталей (идущая от автора) необыкновенно красноречива. Она вырастает в общую оценку: «во вкусе умной старины» — «в келье модной». Она переходит в подчеркнуто контрастные ряды: «Царей портреты на стенах» — «И лорда Байрона портрет» в сочетании со статуэткой Наполеона; «календарь осьмого года» — «груда книг»; «стол» («пустая» деталь в общем списке) — «стол с померкшею лампадой» («утепленная» деталь). Не менее существенны ряды неповторяющихся деталей: «тетрадь расхода», «наливок целый строй», «кувшины с яблочной водой» — «кий на бильярде», «манежный хлыстик».

И все обобщает эмоциональная атмосфера: откровенно ироничная («во вкусе умной старины», «всё это ныне обветшало») — и участливая («взором умиленным», «всё душу томную живит»).

Ключница и няня

В связи с двукратным описанием унаследованной онегинской усадьбы дважды же (сначала через описание, затем непосредственно) в повествование входит ключница имения, Анисья. Анисью надо слушать: она вся раскрывается в своей бесхитростной речи:

«А вот камин;
Здесь барин сиживал один.
Здесь с ним обедывал зимою
Покойный Ленский, наш сосед.
Сюда пожалуйте, за мною.
Вот это барский кабинет;
Здесь почивал он, кофей кушал,
Приказчика доклады слушал
И книжку поутру читал…
И старый барин здесь живал;
Со мной, бывало, в воскресенье,
Здесь под окном, надев очки,
Играть изволил в дурачки.
Дай бог душе его спасенье,
А косточкам его покой
В могиле, в мать-земле сырой!»

Этот рассказ, щедро уснащенный формами вежливой почтительности (барин, старый барин, барский кабинет; почивал, кушал, изволил), довольно отчетливо распадается на две половины, причем первая не выходит за пределы холодной вежливости, другая же явно утеплена личным участием. Но если встать на позицию Анисьи, то надо признать, что истинным демократом был… старый барин. Ну как же: с Анисьей у Онегина взаимное отчуждение, «с ним» обедывал покойный Ленский; зато старый барин «со мной… играть изволил в дурачки» — и это помнится с благодарностью. А Онегин не удостаивал ее таким вниманием! Идиллическое воспоминание ключницы о старом барине не разрушает начальное авторское замечание, что тот «лет сорок с ключницей бранился»: не бранил, а бранил-ся, т. е. и себя бранить позволял. «Ненародному» Онегину здесь явно в чужом пиру похмелье[234].

Анисья никак не поясняет Татьяну: они случайно встретились и скоро разошлись; кстати, при последующих посещениях Татьяной онегинской усадьбы Анисью ни саму по себе, ни рядом с Татьяной поэт больше не показывает. Анисья — связующее звено между двумя владельцами усадьбы и поясняет именно их, притом обоих. Но не только возрастом, но и всей сутью она «родня» старому барину. Здесь своего рода «гармония» старых крепостнических отношений: ворчливость, но и снисходительно-покровительственное внимание, с одной стороны, ограниченная известными пределами «вольность» в обращении с барином и безусловная преданность — с другой. При этом как бы ни расходились их уровни сознания, они оказываются на редкость совместимыми.