Непостижимая ночь, неразгаданный день

– Знаете, пару минут назад… – медленно начала Аями, – я стояла посреди площади, и вдруг мир внезапно исчез передо мной. Исчез магазин с ярко освещенными витринами в пассаже у площади, где вы выбирали вино, – все беззвучно провалилось во тьму. Как будто вдруг исчезли мои глаза, а не мир вокруг. Я бессознательно подняла руку и начала водить ею в темноте. Но, когда моргаешь, в сумрачной мгле начинают появляться фигуры. Фантомы, или ложные силуэты… Они были похожи на призраков, которые размеренно плыли в эфире. Души, оставшиеся на земле после смерти тела.

– Такое потемнение в глазах может быть признаком старения и потери памяти, – задумчиво произнес директор театра. – Нет, если быть более точным, это признак истончения.

– Истончения чего?

– Как бы это сказать… Сновидений человека, которому вы снитесь?

– Когда свет магазина в пассаже погас, я вдруг подумала, что я всего лишь фантом из ваших снов.

– Раз так, мне просто не нужно никогда просыпаться?

– Только если я правда снюсь вам, а не какому-то незнакомому мне духу, только если я – плод вашего воображения.

– Тогда за то, что мы – плоды воображения друг друга, – они молча выпили вино, и директор театра снова заговорил:

– Когда я вошел в магазин, у кассы сидели два продавца, молодой и старый. Подойдя ближе, я увидел, что оба спят с полуоткрытыми глазами. При странном мерцающем освещении их лица выглядели сизо-синими, как лица мертвых полицейских. Они не очнулись, пока я не подошел к кассе с бутылкой. Мне пришлось ударить кулаком по стойке. Только тогда молодой слегка приподнял веки и сказал, будто в полудреме: «Неужели люди, которые слишком стары для этой жизни, действительно едут в Таиланд?»

Они переглянулись и засмеялись.

Белый автобус, появившийся из ниоткуда на пустой эстакаде, мчался на полной скорости, еще быстрее, чем раньше. «Они уже съездили в больницу?» – подумала Аями. В ярко освещенном салоне, собравшись вокруг широкого журнального стола, несколько женщин умиротворенно читали книги, а в самом темном углу, на последнем месте, сидел монах с закрытыми глазами.

Они расположились на скамейке напротив исторического здания с большим экраном на стене. Уже было далеко за полночь, весь город страдал от периодических отключений электричества, поэтому подсвеченный черный экран просто мерцал без картинки, как поверхность огромного пластикового подноса. Но в какой-то момент он задрожал, как тело, которое подвергли электрошоковой терапии, и загорелся. Но перед этим послышался звук радиотрансляции:

«Днем. Температура. Достигнет. Тридцати. Градусов. Цельсия. Штиль. Тени. Нет. Ёни. Позвоните. Ёни. Пожалуйста. Тридцати. Градусов. Цельсия. Штиль. Тени. Нет. Днем. В городе. Возможны. Миражи. Штиль. Небо. Ясное. Атмосфера. И воздух. Чистые. Ёни. Ёни…»

– Новости, – пробормотал директор театра.

– Ночной прогноз погоды для моряков, – сказала Аями.

– Разве прогноз погоды показывают до новостей? Или после них?

Они умиротворенно смотрели на экран. Наконец-то он включился с пульсирующим звуком. Шла телепередача, в которой обсуждали литературу, а совсем не новости. На этот раз звука не было. Невозможно было понять, о чем говорили участники. Но, как только директор театра увидел лицо, которое показали на весь экран, он удивленно воскликнул:

– Это же тот поэт, которого я встретил сегодня днем! Только никак не могу вспомнить его имя. Какой-то там Ким.

– Вы имеете в виду Ким Чхольссока?

– Да, точно, Ким Чхольссок.

Поэт выглядел очень старым, особенно это было заметно в таком близком ракурсе. Выцветшие тонкие седые волосы, сутулая, как у горбуна, спина, понурая шея и усталые глаза за бликующими очками делали его похожим на старого козла, у которого текли слезы при виде топора мясника. Темные непрозрачные зрачки были самой древней частью его тела. Он судорожно моргал, как будто не верил, что все еще может видеть окружающий мир. Каждый раз, когда он это делал, его глазные яблоки становились все старше. Его плечи были узкими и поникшими, в уголках потрескавшихся губ скопилась слюна. По его беззвучно движущимся губам можно было предположить, что он читает или цитирует поэтические строки.

Не уходи ни на единый день.
День без тебя – длиною
    в бесконечность!..
Не уходи ни на единый час.

Аями вслух прочитала стихи по его губам. Она будто говорила его голосом: «Да, я старый, никому не известный поэт. Никогда бы не подумал, что проживу дольше всех вас».

– Даже во время учебы в университете мне приходилось постоянно работать. Я брался за все, потому что вырос в бедной семье. В молодости я считал, что трудности – неотъемлемая часть человеческой жизни. Я никогда не думал, что мне выпала тяжелая доля. Другой жизни я не видел. Но, когда я вернулся домой после учебы за границей, то работу найти не смог и хватался за любые временные предложения, и с каждым днем мое существование становилось плачевнее, – директор театра посмотрел на Аями и продолжил тихим голосом: