Непостижимая Шанель

Потом, к всеобщему ужасу, все началось сначала, словно четыре года борьбы прошли впустую. Снова был прорыв немцев, 6-я британская армия атакована с флангов, и галопом из Понтуаза, Лиона, Невера, Мулена на выручку войскам помчались егеря, которых пыталась забыть Габриэль и которые последние недели были заняты тем, что укрощали забастовщиков, помчались драгуны, и среди них «обожаемый» Адриенны, но было слишком поздно, и перед прорывом глубиной в двадцать четыре километра соединение с британцами оказалось невозможным. Люди Дугласа Хейга отступали, Клемансо без устали ездил от одной штаб-квартиры к другой — ах! эти англичане, что происходит, черт побери, эти славные парни не могли больше сдерживать бошей, — по-прежнему он, словно старый трагический эльф, забирался на триста метров в глубь вражеских позиций и покидал деревню под обстрелом, в то время как с другого конца в нее входили немцы. Столетний Оберон, Тиль Уленшпигель, согнувшийся от усталости, запыленный, появляющийся и исчезающий, не покидал фронт. Он выступал с речью по-английски перед австралийскими войсками, пел с сенегальцами, призывал японцев вмешаться, оскорблял графа Чернина, императора Карла и все, что осталось от двуглавой монархии, возбуждал всех и свирепствовал во Франции: анархистов выкурили из их монмартрских логовищ, сторонники Альмерейды были приговорены к смертной казни, Тигр в ярости рычал на депутатов: «Внутренняя политика? Я воюю. Внешняя политика? Я воюю. Я все время воюю… И буду продолжать до последней минуты, ибо последняя минута будет за нами». Клемансо предпочел Петену Фоша и поручил ему руководство операциями, в бой были введены французские резервы, но и они держались не лучше англичан, и снова был Шмен-де-Дам, катастрофа, семьсот потерянных пушек, восемьдесят тысяч пленных, Компьень вновь под бомбами, враг у ворот Парижа, большая Берта была активнее, чем когда-либо, паника. Консьержи покидали свои привратницкие, кухарки отказывались идти на рынок. Пустынные улицы, битком набитые поезда. Люди бежали из города, сотрясаемого взрывами, бежали как можно быстрее в Биарриц, в Довиль, а там горделивые виллы и обтянутые кретоном канапе вновь раскрывали объятия плачущим дамам. Сколько утрат! Война никого не щадила. Прекрасные заказчицы Габриэль оплакивали мертвых… Лейтенант принц Александр де Ваграм, лейтенант принц Жослен де Роган, капитан принц де Полиньяк, лейтенант граф Жан де Брой де Сен-Жермен, капитан Адриен де Грамон-Лепарр, лейтенант летчик Санш де Грамон, Шарль де Шеврез, Анри д’Ориньи… Тех, кто остался от 10-го егерского, перевели в пехоту.

* * *

Свобода Габриэль состояла том, чтобы быть непохожей на других. У нее не было ни семьи, ни мужа, ни детей, ни погибших на фронте, а значит, не было причин покидать Париж.

Четыре года назад, во времена битвы на Марне, она обзавелась собственной клиентурой в Довиле. Кажется, чего можно было ждать от Шмен-де-Дам? Но сколь чудовищным ни было поражение, оно вновь принесло ей выгоду, задержав Боя во Франции. В Версале Большой совет союзников заседал постоянно. Как можно жениться в таких условиях? Увольнительные были отменены. Женитьба временно отложена.

Случайная квартира, снятая в суматохе города, над которым висела угроза, несмотря на свой диковинный вид и нелепый альков, стала для Габриэль пристанищем, где в последний раз она была счастлива. От стен исходил сильный запах. Словно аромат какао…

Страх остаться без опиума согнал с места их неизвестного предшественника. Он удрал, оставив в шкафах целую коллекцию кимоно, а Мисе Серт — поручение сдать квартиру. Случайность, которой сразу воспользовалась Коко.

Квартира находилась в первом этаже дома на набережной Бийи, окна с одной стороны выходили на Сену, с другой — на холм Трокадеро. Но им не удалось полюбоваться видами, ибо стекла были затянуты плотным шелком. Сумеречное освещение. Несоответствие между низкой мебелью и гигантским буддой сразу поражало при входе. Альков был весь в зеркалах. В прихожей тоже причудливо развешанные зеркала и черный лакированный потолок. Эти детали глубоко врезались в память Габриэль, навязчивыми мотивами появляясь в каждом из ее жилищ. Шанель без устали переносила, видоизменяла их. Без них она испытывала бы непереносимое чувство потерянности.

«Кто видал Коко на Трокадеро?» Вот она и оказалась на Трокадеро. Чего она достигла? В любви ей было отказано, и опереться ей было не на кого. То немногое, чем она владела, стоило ей больших усилий. Ничто не доставалось ей даром, и роль ее всегда была прежней — тайной любовницы, вечной маргиналки. Пусть маргиналки. Она была готова отказаться от борьбы и смириться со своим положением. Но с условием, чтобы то, что составляло ее радость, длилось вечно. Она не представляла жизни без ежедневных неожиданных визитов Боя. Более чем когда-либо она хотела удержать его.