Непостоянные величины

На некотором этапе происходит щелчок, и представления о правде эволюционируют. Если до некоего момента ложь измерялась соотношением с реальностью (что не соответствует реальности, то ложь), то теперь она приобретает шкалу. На одном полюсе появляется «ложь во благо», или оксюморон «оправданная ложь», на противоположном — «гнусная ложь», «грязная ложь» и им подобные словосочетания. Между полюсами располагаются промежуточные, терпимые решения, полумеры, которым и названия сложно отыскать в русском языке. Человек, бессознательно смирившийся с необходимостью говорить неправду, настолько овладевает навыками лгать, что схватить его за руку крайне не просто. При попытке уличить кого-то во лжи неловкость скорее испытает уличивший, ведь неприлично заявлять в глаза, что тебе врут. Неприличнее, чем врать, например.

Если не веришь, попробуй сказать христианам, что они убеждают тебя в том, о чем сами с достоверностью не знают и знать не могут. Попытайся поймать на лжи госчиновника — в прямом эфире, встретившись с ним лицом к лицу. Или дистрибьютора, который на пороге твоей квартиры с улыбкой толкает тебе набор ножей или электрочайник. В дураках во всех случаях окажешься ты. Даже автор социальной рекламы «Все равно?!» не признается в собственном лукавстве. Вы считаете, что детей не нужно учить честности, вознегодует он. То есть вы приветствуете ложь? Вы потворствуете нравственной распущенности подрастающего поколения? Вам все равно?!

Это и называется взрослением.

Позавчера директор попросил меня по-дружески выручить учительницу по биологии, участвовавшую в районном этапе конкурса «Учитель года». Требовалось переписать ее эссе о педагогическом кредо. Честно ли выдавать плоды чужого труда за свои и обделять соавторов? Если нет, то как воспринимать, например, редакторскую помощь писателям? У них ведь тоже соревнования: «Букер», «Большая книга», «Ясная поляна», прочее всякое. С одной стороны, редактор не вторгается в содержательный пласт, а лишь поправляет формальные недочеты, помарки вычищает. С другой — малейшее изменение формы влечет за собой и сдвиги в содержании. Как быть, если обе точки зрения верны? Получается, что профессиональные отношения между автором и редактором вне честности и лжи.

Тогда получается, что честность приносится в жертву необходимости, которая как раз оправдывает неточности в логике и, что более важно, нарушения морального кодекса. Стоит ли объяснять это детям? Должны ли родители первыми травмировать ребенка открытием, что мир строится на лжи, что притворство (менее грубое наименование для лицемерия) в малых дозах — качество, без которого в социуме не выжить? Или родители обязаны учить порядочности и честности в надежде, что ребенок самостоятельно определит момент, когда честность надо в себе погасить?

Усваивать правила, чтобы их нарушать.

Шизофрения.

Ментальный тупик.

Роман выдвинулся в центр города. Хотелось выломиться из привычного маршрута от школы до дома на Красной Позиции, иначе рискуешь прикипеть ко всему заурядному. Сам не заметишь, как полюбишь сериалы на СТС и обзаведешься фразами вроде «А голову ты не забыл?» и «Расскажи всем, вместе посмеемся».

На Баумана Романа атаковали промоутеры. В руках очутились флаер на рулетик с баклажаном и листовка кафе «У часов». Чтобы избежать назойливых воспоминаний, Роман свернул на соседнюю улицу. Внимание привлек паб «Дублин» с выставленными в витрине бразильским флагом и футбольными майками.

Несмотря на воскресный вечер, паб встретил провинциальной вялостью. В первом зале бородатый бюргер потягивал темное пиво у барной стойки. Два поддатых студента с опустевшими кружками подсчитывали, какую часть мелочи оставить гарсону на чай. В углу устроился аномальный персонаж приблизительно того же возраста, что и Роман. Он был одет в рубиновую рубашку и брюки с подтяжками. Перед ним высилась бутылка виски «Тичерз», из которой чудак подливал скотч в бокал с толстым дном. Рядом стояла початая банка эля «Килкенни». Картофель фри стыл на тарелке.

Если посетитель упражнялся в эксцентрике, то получалось удачно.

Во второй зал Роман не пошел, по примеру бюргера занял место у барной  стойки и заказал полпорции «Гиннесса».

На третьем глотке Роман почувствовал, как его плеча коснулась рука. Тип в рубиновой рубашке, высокий и нескладный, без малейших признаков опьянения на лице, виновато улыбался.

— Кажется, я переоценил свои способности. Вы не поможете мне?

Роман вопросительно глянул на чудака.

— День добрый. Помогу в чем?

— Как же в чем — в сохранении достоинства!

— Не понял.

Собеседник изобразил нетерпение.

— Все просто! Думаю, вы детскую порцию «Гиннесса» не из религиозных соображений заказали, а из финансовых. Мне же свое не выпить. Что мне теперь, ударить лицом в грязь и унести бутылку в кармане? Я потом месяц от зеркал буду отворачиваться со стыда.

Роман не врубался. Не допил — оставил. Пожалел — притворился, что внезапно вызвали по делу, и забрал с собой. В чем, собственно, проблема?

— Перемещайтесь ко мне, я угощаю!