И какое-то мимолетное мгновение она думает, каково это было бы – впустить его в свою жизнь с ее ночными бдениями, написанием музыки, долгими месяцами в дороге, с интервью с энергичными журналистами в местных кафе и требующими полной отдачи выступлениями, не оставляющими сил на что-то еще. Его даже трудно представить на одном из ее концертов в свете стробоскопа и посреди грохота басов и потной, раскачивающейся, кричащей толпы. Все равно что принести щенка в мош-пит.
Все произошедшее можно списать на овладевшую ею скуку. В конце-то концов она застряла на этом корабле посреди нигде вместе с тысячами седовласых туристов и кричащими детьми. Ее папа отсиживается в своей каюте и отвечает на ее сообщения предельно коротко: «Как ты себя чувствуешь?» – «Прекрасно». – «Тебе что-нибудь нужно?» – «Нет». А связь здесь весьма прерывистая, чтобы позвонить кому-то еще, и к тому же единственный человек, которому ей хочется сейчас позвонить, мертв.
Есть что-то исключительно ужасное в том, чтобы чувствовать себя такой одинокой, когда она, находясь в западне на теплоходе, окружена большим количеством людей. Грета проходит между ними, как плывущий вверх по течению лосось, мимо помещения для шаффлборда и пустого тако-бара, мимо толпы, собравшейся у входа в зал, чтобы послушать лекцию о дикой природе, с чувством терзающего ее беспокойства.
Но спасения нет – только не сегодня, и потому она направляется в свою каюту и берет блокнот и ручку. А потом отыскивает деревянный шезлонг на прогулочной палубе и, устроившись на нем, смотрит на горы, каждая из которых больше и заснеженнее предыдущей. Сняв с ручки колпачок, она смотрит на чистую страницу. Берет колючий клетчатый плед и укрывает им ноги. Щурится на солнце, тяжелом и ярком в кристальном воздухе. Мимо нее проходят две женщины в дутых жилетах, затем спустя несколько минут они делают это еще раз, потом еще. И каждый раз они прерывают свой разговор, чтобы улыбнуться ей, и Грета кивает им в ответ. Чистая страница смотрит на нее. Не то чтобы это когда-либо было просто. Но она никогда прежде не сомневалась в себе так, как в последние месяцы.
Она пытается вспомнить, когда ей в последний раз писалось хорошо, а потом понимает, что это было в феврале, за несколько недель до поездки в Германию. Они с Люком сняли на длинные выходные старый домик в деревне на севере штата. Они ездили по маленьким городкам вдоль Гудзона, копались в магазинах поношенной одежды и ходили пешком к полузамерзшим водопадам. В последний вечер они приготовили роскошный ужин в обветшалой кухне, состоявший из жареного цыпленка от торговца мясом, свежих овощей из универсального магазина и бутыли пива с местной пивоварни. А потом стали смотреть какой-то фильм, свернувшись клубочками у огня, но Грета поняла, что не может как следует сосредоточиться
– Ну давай же, – сказал ей Люк, глядя, как она ерзает, стучит пальцами по пульту и дергает ногой.
– Ты о чем? – спросила она, и он рассмеялся.
– Я знаю, что тебе хочется работать.
Она не стала отрицать этого, а просто поцеловала его в щеку и поднялась по лестнице. Было что-то такое в уюте дома, в морозе в полях за окнами, в удовольствии от хорошо проведенных выходных, от чего она не расслабилась, а, наоборот, почувствовала желание творить.
Позже, когда к ней пришел Люк, он лег рядом с ней на скрипучую кровать, опустил подбородок на ее плечо и стал читать, что же такое она написала.
– Прекрасная, – пробормотал он, его глаза встретились с ее глазами, и она не поняла, говорит он о ней или о песне, но это не имело никакого значения, потому что он поцеловал ее, они откинулись на подушки, и блокнот с глухим стуком упал на пол.
Звякает ее телефон, и она кладет ручку, благодарная за то, что ее отвлекли. Приходит сообщение от Хоуи: «Я дал тебе свободную неделю. Но взамен тебе нужно будет поговорить с «Таймс» после выступления. И они захотят спросить, что произошло. Пора покончить с этим. О’кей?» Немного посомневавшись, она пишет: «О’кей». – «И еще. Клео говорит, что они хотят согласовать сет-лист».
Грета хмурится, глядя на телефон. Клео – ее менеджер на студии, это миниатюрная, но грозная чернокожая женщина из Квебека, имеющая обыкновение переходить на французский язык, когда раздражена или расстроена чем-то. Хотя это и не она открыла Грету во время ее выступления в баре в Ред-Хук одним снежным вечером, но все же Грета причисляла ее к самым важным людям в своей жизни. Но за все то время, что они работали вместе, Клео никогда не просила о чем-то подобном.
Хоуи отвечает на ее вопрос, прежде чем она успевает задать его: «Будет прямая трансляция, помнишь об этом?» – «Да, но почему?» – спрашивает Грета. «Потому что», – пишет он, и это, разумеется, значит: потому что ты в течение нескольких месяцев откладывала выход альбома, потому что тебя несколько недель было не видно и не слышно. Такое было принято решение. Прямая трансляция ее возвращения на сцену. Способ представить новый сингл. И возвращение на круги своя при условии, что все пройдет блестяще.