Неповторимый. Повесть о Петре Смидовиче

Уже стреляли у Страстного монастыря, на Кузнецком мосту, лилась кровь на Театральной площади. То там, то здесь возникали яростные стычки: белые старались замкнуть кольцо вокруг Совета.

Комната, которую занимал ВРК, оставалась одной из немногих в здании, где было относительно тихо. Трудно назвать заседанием тот оживленный, однако ж дельный разговор, который там длился много часов кряду. Его вели несколько человек, взваливших на себя груз ответственности за судьбу Москвы, за судьбу революции. Что–то записывал непоседливый Усиевич, он часто снимал и надевал очки. Забегал из штаба и снова убегал монументальный Муралов. Поджав под себя ногу, сидел на диване Игнатов. Потряхивая кудряшками подстриженных волос, наспех записывала каждое слово Додонова — «для истории», как объявила она.

Выстрелы за окнами доносились все отчетливее, все ближе.

Решение о том, что надо немедленно призвать к забастовке рабочую Москву, пришло на ум чуть ли не всем сразу.

— У Руднева не поднимется рука на московский пролетариат, — сказал Игнатов.

— У этого типа поднимется, — убежденно сказал Муралов.

— Ладно, записывайте, Анна Андреевна. — Усиевич смотрел в окно, за которым горели костры. — «Не до работы теперь! 28‑го дружно, как один человек, оставим фабрики и заводы и по первому призыву Военно–революционного комитета сделаем все, что он укажет… Решается судьба революции, решается судьба нашей страны, а вместе с тем на долгое время решается и судьба человечества». Пожалуйста, Анна Андреевна, срочно передайте эту телефонограмму в районы.

Из соседней комнаты, где разместился штаб, заходил начальник разведки Максимов и докладывал обстановку. Петр Гермогенович невольно поеживался, когда слышал о стычках вблизи Царицынской улицы. Там, в Хамовническом райкоме партии, дежурила Соня.

Площадь перед Советом все более заполнялась народом. Приходили рабочие с фабрик и заводов, требовали оружия, но его не было. Приходили ставшие на сторону революции воинские части, но и они зачастую не имели винтовок: офицеры заранее отобрали их у солдат. Тысячи человек заполнили, запрудили Скобелевскую площадь, коридоры и свободные комнаты генерал–губернаторского дома.

Поздно вечером возвратились Ногин и Ломов, которые по поручению ВРК обсуждали в «Комитете общественной безопасности» подписанное Смидовичем письмо. Вид у Виктора Павловича был усталый и встревоженный. Ломов, напротив, бодрился и тут же стал рассказывать, что из их затеи, понятно, ничего не вышло и что их чуть было не растерзало офицерье, когда они выходили из думы.

— До чего ж нахальная рожа у этого Руднева! Представьте, он уже чувствует себя победителем и был уверен, что мы пришли к нему, чтобы просить пощады.

Ломов только сегодня вернулся из Петрограда, прямо со Второго съезда Советов, на котором была провозглашена в России Советская власть.

Забренчал телефон.

— Георгий Ипполитович, опять Руднев, — сказала Додонова.

Ломов взял трубку.

— Что, что? «Комитет общественной безопасности» требует немедленной и безоговорочной сдачи Московского Совета? В противном случае верные Временному правительству войска начнут обстрел Совета? Только и всего? — крикнул в трубку Ломов и резко оборвал разговор.

В комнате стало очень тихо. Несколько минут никто не промолвил ни слова, никто не задал Ломову ни одного вопроса, все было ясно.

Вечер давно перешел в глухую, темную, без единой звездочки, ночь. Пальба уже слышалась со всех сторон. Противно свистя, пролетали пули и отскакивали от каменных стен здания. Позвякивали стекла. Во дворе, где был оборудован лазарет и перевязочный пункт, стонали раненые.

— Все ли члены Ревкома вооружены? — спросил Ведерников.

— Наверное, — сказал Усиевич. — Вот разве у Петра Гермогеновича ничего нет.

— Почему вы так думаете? — возразил Смидович и вынул из кармана револьвер — тот самый, который отобрал у офицера еще в девятьсот пятом году. — Правда… — Петр Гермогенович замялся, — мне не довелось ни разу выстрелить из него. Я даже не знаю, как это делается. — Он стал разглядывать свой «смит–вессон», будто видел его впервые, вертел в руках, пока не раздался сухой короткий выстрел. С лепного потолка, куда попала пуля, посыпалась штукатурка.

Смидович окончательно смутился.

— Простите, ради бога, — пробормотал он.

Надеялись, конечно, не на револьверы, которыми обзавелась горстка членов ВРК. Спасение сейчас все видели в артиллерии, которая, по словам Ведерникова, была целиком на стороне большевиков. За пушками штаб уже послал Владимира Михайловича Смирнова. Он имел чин прапорщика и был связан с артиллерийскими частями, расположенными на Ходынском поле. Но Смирнов задерживался, а ему давно уже было пора вернуться вместе с орудиями.

— Черт возьми, и куда он девался со своей артиллерией! — то и дело повторял Муралов.

Прибежал из штаба маленький юркий Будзинский. Его русые волосы лихо выбивались из–под солдатской фуражки.

— Товарищи! Срочно перейдите в другую комнату, — сказал он с легким польским акцентом. — Сейчас нас начнут обстреливать из пулемета.