Неповторимый. Повесть о Петре Смидовиче

— Я к вам, господин Смидович… Вы сейчас такой большой начальник! — сказал Брамер. — Я с одним маленьким предложением. Такая стрельба всюду, что я едва добрался до вас. Так вот я бы хотел помочь немного. Я берусь выключить свет в тех кварталах, где засели юнкера.

— Дорогой мой! — Смидович встал и порывисто пожал Брамеру руку. — Да это же просто чудесно! Если удастся ваша затея, вы окажете революции большую услугу.

— Прежде всего я имею оказать услугу вам, потому что вы ко мне хорошо относились… Дайте мне в помощники двух солдат, потому что мне не из чего стрелять, да я и не умею.

Через час кварталы, откуда наступали белые, погрузились в кромешную тьму…

Следующий день выдался солнечным и не по–осеннему теплым. Было воскресенье, и одновременно с треском пулеметов и ружейной стрельбой раздавался колокольный звон «сорока сороков» московских церквей.

— Хорошие новости, товарищи! — Максимов докладывал членам ВРК, держа в руке несколько донесений разведки. — Заняты Малый театр… градоначальство… интендантские склады… — Он каждый раз откладывал прочитанные рапорты. — Очищена вся Тверская…

Смидович решил попробовать добраться или до Хамовников, или до квартиры, все равно, куда удастся.

— Да, да, конечно, Петр Гермогенович, — сказал Усиевич. — Только будьте осторожны.

На улице пахло гарью, порохом, бензином. Со стороны Охотного ряда доносилась сухая пулеметная дробь. Небо заволакивал дым недалекого пожара.

Смидович постоял у дверей Моссовета, надеясь, что, может быть, ему повезет и он поймает автомобиль, который его доставит до цели. Автомобиль он увидел очень скоро, открытый, с поднятым верхом. Более того, автомобиль резко затормозил возле генерал–губернаторского дома. Смидович узнал Павла Карловича Штернберга. Его длинные густые волосы были всклокочены, взбиты встречным ветром. На рукаве кожаной куртки бросалась в глаза повязка командующего Красной гвардией Замоскворецкого района.

— Петр Гермогенович, вы куда? — крикнул Штернберг.

Смидовичу почему–то показалось неудобным сказать правду, и он неопределенно махнул рукой.

— Тогда садитесь, подвезу! — В голосе убеленного сединой профессора слышались мальчишеские нотки.

Они поехали, не обращая внимания на свистевшие рядом пули.

— Взвод пехотинцев притащил орудие, но, оказывается, никто не умеет из него стрелять, надо помочь, — крикнул Штернберг. — Это недалеко… Там сейчас такой накал страстей…

— Павел Карлович, голубчик… — Смидович повернулся к нему всем корпусом. — Ведь вы же ученый со всероссийским именем. Вам надо беречься. А вы, простите, в самое пекло…

— В эти дни, Петр Гермогенович, я прежде всего революционер.

— Да, да, вы правы, конечно…

У орудия с ноги на ногу переминались пехотинцы с прапорщиком во главе. Только что прибежал запыхавшийся солдат и доложил, что артиллеристов нигде не нашел. Разглядев повязку на рукаве Штернберга, солдат вытянулся и приложил руку к околышу фуражки.

— Здравия желаю, товарищ командующий!

— Здравствуйте… — скороговоркой ответил Штернберг, протягивая солдату руку. — Значит, не нашли? Но ничего, обойдемся и без них!

Он легко соскочил на мостовую, вытащил блокнот и, сняв пенсне, стал что–то вычислять на бумаге.

— Вы сильны в математике, Петр Гермогенович? — спросил Штернберг.

— К сожалению, баллистикой я никогда не занимался, хотя на оружейных заводах и приходилось работать.

— Жаль… Тогда по крайней мере следите, чтобы я не напутал в арифметике.

Через несколько минут Штернберг сказал расчетные данные и помог навести орудие.

— Можете стрелять, — обратился он к прапорщику. — А мы тем временем поедем к Леонтьевскому и посмотрим, не ошиблись ли.

Близко к переулку подъехать не удалось, да в этом и не было необходимости. Еще издали они заметили развороченную снарядом дыру в стене дома, в котором засели белые.

— Стой! Предъявить документы!

Революционный патруль остановил автомобиль и проверил удостоверения.

— Осторожнее, товарищи. С колокольни строчат из пулемета. — Красногвардеец показал рукой на церковь вдали.

— Ничего, двум смертям не бывать… Правда, Петр Гермогенович? — И Штернберг велел шоферу ехать напрямик к Совету.

Пулеметчик заметил автомобиль и дал по нему очередь. Смидович почувствовал резкий толчок в плечо. Тонкая струйка крови потекла по телу.

— Петр Гермогенович, вы ранены? — испуганно спросил Штернберг.

— Кажется, да… но вы не беспокойтесь, я совсем не чувствую боли. — Смидович виновато улыбнулся.

Он с трудом добрался до комнаты ВРК. Все были в сборе.

Усиевич читал какой–то документ, который держал в руках, поднеся близко к глазам:

— «…в противном случае сторона, отвергающая предложение, будет иметь против себя Викжель: он будет беспрепятственно пропускать по железным дорогам войска ее противников и задерживать те войска, которые идут ей на помощь». — Усиевич отвел глаза от бумаги и заметил Смидовича. — Петр Гермогенович, что с вами? — Его близорукие глаза округлились. — Идите в лазарет. Надо же срочно сделать перевязку… Здесь только что был доктор…

— Ничего… Пустяки… Случилось что–то важное? — спросил ои.

— Викжель прислал ультиматум и требует немедленного перемирия.