Неповторимый. Повесть о Петре Смидовиче

— Что же это — уловка Руднева или первый шаг к миру?

— Ультиматум направлен в два адреса — нам и им.

— А кому это выгодно?

— Им! — ответил Ведерников. — Им, потому что сейчас инициатива в наших руках, а контре нужна передышка.

— Смотря по тому, на каких условиях будет заключено перемирие, — сказал Смидович, — В передышке мы тоже нуждаемся.

— Да идите же в лазарет, — повторил Усиевич.

— Хорошо, Григорий Александрович, сейчас пойду… Если будете голосовать без меня, то я за перемирие.

Рана оказалась легкой, но заботливый Усиевич на вечернем заседании ВРК несколько раз спрашивал Смидовича, не будет ли ему трудно, если его введут в комиссию по перемирию. Петр Гермогенович отвечал, что он совершенно здоров, раненая рука хорошо перевязана и он готов выполнить поручение ревкома.

В соседней комнате стучала машинистка. Она размножала приказ ВРК:

«…Согласившись на ведение переговоров, Военно–революционный комитет объявляет перемирие до 12 часов ночи 30 октября с. г.; в течение этого времени будут вестись переговоры…»

На переговоры приехали Смидович и секретарь ВРК Кушнер. В портфеле у Петра Гермогеновича лежал напечатанный на машинке и испещренный поправками проект соглашения. Он начинался словами: «Вся власть в Москве находится в руках Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, белая гвардия распускается…»

— Из этой встречи ничего не выйдет, — сказал Кушнер.

— Конечно, не выйдет. Но нам тоже надо время, чтобы установить связь с районами.

— И дать людям хоть немного поспать…

— Боюсь, что все–таки будет не до сна. Представители «Комитета общественной безопасности» уже ждали их на Николаевском вокзале в бывшем царском павильоне с позолоченными гербами, дорогой мебелью и картинами в тяжелых резных рамах. На видном месте красовался портрет Николая II.

За столом сидело человек двадцать, и среди них — представители Викжеля, «нейтралы», питающие надежды на примирение двух враждующих сторон.

— По–моему, все в сборе, можно начинать, — сказал Руднев, сидевший на председательском месте.

«Комитет общественной безопасности» тоже подготовил свой проект соглашения, и Руднев со Смидовичем обменялись документами.

— Однако они слишком далеко зашли! — воскликнул Руднев, прочитав проект соглашения, выработанный Военно–революционным комитетом. — Большевики требуют от нас ни больше ни меньше как самораспуститься.

— Это наглость!.. Какое безобразие! — раздались голоса.

Конечно, можно было доказывать свою правоту, возражать, выступить с гневной обличительной речью. «Но зачем?» — подумал Смидович. Он зримо представил себе, как, воспользовавшись передышкой, закрепляются на занятых позициях революционные войска, подтягивается артиллерия, на исходных рубежах накапливаются силы, которые, как только окончится срок перемирия, мощно и слитно ударят по врагу.

И словно в подтверждение его мыслей, громко, так, что задребезжали стекла в царском павильоне, бухнуло орудие.

— Одна из сторон нарушает перемирие. — Руднев поморщился. — Уверен, что ваша. — Он в упор посмотрел на Смидовича.

— Может быть, — согласился Петр Гермогенович. — После того как юнкера привязали к автомобилю двинца и таскали его по мостовой, после расстрела безоружных солдат в Кремле народ трудно удержать от справедливого возмездия.

— Помилуйте, какое это имеет отношение к соглашению о перемирии? — с деланным удивлением спросил Руднев.

— Самое непосредственное, — отрезал Петр Гермогенович.

Смидович и Куншер вернулись в Совет. Их ждали, заранее зная, какой будет исход переговоров.

— Полюбуйтесь! — сказал Петр Гермогенович, доставая из портфеля густо исписанный лист бумаги.

Усиевич тут же прочел его и озорно посмотрел на окруживших его товарищей.

— Постойте, постойте… — сказал он. — Неужели они воображают, что революционные войска поступят в распоряжение полковника Рябцева? — Он вдруг засмеялся заразительно и по–юношески звонко. — Вот это да! Да что они, рехнулись?

И тут захохотали все — весело, громко, искренне.

— Ответ будет? — спросил Смидович.

— Будет, Петр Гермогенович. — Муралов посмотрел на часы. — Скоро заговорит наша артиллерия.

— Да она как будто и не прекращала разговаривать? — Смидович рассказал о взрывах, которые доносились до царского павильона.

— Это в Рогожско–Симоновском районе не удержались и поковыряли тяжелыми снарядами кадетские корпуса.

— Первыми начали юнкера… Муралов поискал глазами Додонову.

— Записывайте, Анна Андреевна, — сказал он. — «Всем революционным войскам и Красной гвардии города Москвы. Военно–революционный комитет объявляет, что с 12 часов ночи 30 октября перемирие окончено, и — Военно–революционный комитет призывает верные революции части и Красную гвардию стоять твердо за правое дело. С этого момента мы вступаем в полосу активных действий…»

В полночь загрохотали орудия.

— «Это есть наш последний и решительный бой», — сказал Смидович, прислушиваясь к канонаде. Слова прозвучали торжественно.