Неправильная сказка

— Со смертью вора сила вернется к истинному хозяину, — заверил Агрийо. — Когда Тайро не станет, ослабнет и Канро. У него нет другого наследника, и ради сохранения Прайго он будет вынужден признать таковым единственного своего кровного родственника мужского пола. И уже не сможет причинить ему вреда. Более того, не пройдет и года, как Канро сам отдаст Йонто венец. Прайго наконец-то получит шэт-шана, которого заслуживает. Йонто — судьбу, определенную ему при рождении. А ты вернешься домой. Если того пожелаешь. И все будут счастливы.

Все. Кроме Тая. Невинного мальчишки с золотым сердцем, которому отвели роль жертвы. А мне так легко и просто предложили стать убийцей…

— Тебе не придется делать ничего особенного, — увещевал звездочет, на глазах которого вырос этот несчастный ребенок. — Я дам один артефакт… И ты поделишься с наследником силой. Подействует не сразу, он угаснет постепенно. Шэтам трудно навредить, но они не бессмертны и подвластны болезням. Тебя никто не заподозрит.

Агрийо говорил уверенно, не сомневаясь в моем согласии.

Убей, чтобы не быть убитым.

Похоже, этот принцип действует во всех мирах.

Только вот далеко не все готовы им руководствоваться.

Я смотрела на старика, расписывающего прелести правильного выбора, и пыталась унять дрожь.

Он не безумен. Отнюдь. Он обманчиво покорно гнет спину, пряча глаза. Умные, проницательные. Жестокие. Смотрел ли в них Канро хотя бы раз? Вряд ли. Это ниже достоинства высокородного.

— Нет.

Мое терпение закончилось. И голова вновь разболелась. Хотелось закрыть уши, зажмуриться… и проснуться. Я давно уже не питала иллюзий относительно сказочности этого мира, но такое было чересчур даже для него.

Агрийо прервался на полуслове. Смерил меня странным взглядом, почесал подбородок и медленно кивнул.

— Хорошо, — пробормотал, как показалось, зловеще. — Этого следовало ожидать. Но я могу тебя переубедить.

— Вот уж вряд ли, — отступила я.

Бежать. Подальше от расчетливого старика и его речей. Почему я все еще стою здесь, почему выслушиваю этот бред?

— Идем со мной, — поманил пальцем Агрийо. — Тебе ничего не грозит, ты же знаешь.

Знаю. Сейчас он меня не тронет. Да и кто бы, находясь в здравом уме, уничтожил единственное свое оружие?

И я иду. Иду за звездочетом, которого всегда считала тенью шэт-шана, безмолвной и послушной, не имеющей ни чувств, ни мыслей.

Люди способны удивлять. Чаще всего неприятно.

Ночной дворец мерцал приглушенным светом волшебных шаров, навевая обманчивое ощущение покоя и защищенности.

Открытые коридоры. Подвесные мостики. Террасы. Арка входа в башню. Узкая длинная лестница.

И дрожь в руках, нарастающая с каждой пройденной ступенькой.

Комнатка под прозрачной крышей, просторная, пустая. Лишь зеркало напротив большого окна да что-то длинное, прямоугольное, покрытое темной тканью. Она свисает тяжелыми складками и неохотно сползает на пол, сминаемая худой желтоватой ладонью.

Это… гроб? Массивный, из темного дерева, покрытый белой росписью. Изящные символы мне незнакомы, но кажется, что, стоит присмотреться, и ухватишь самую их суть.

Не выходит. Агрийо нетерпеливо откидывает крышку, и я с замиранием сердца заглядываю внутрь, ожидая…

Чего?

Сама не знаю. Там нет ни иссохшего тела, ни горстки костей… Лишь круглый сосуд с мерцающей золотистой пылью, коей осталось совсем мало — едва донышко покрывает, — да толстая книга в багровой кожаной обложке, на которой распростер крылья искусно нарисованный чентоль.

Один в один как родинка на моем плече…

Сосуд Агрийо не трогает, а вот книгу берет. Гладит переплет, хмурится… И вручает мне.

Обложка льнет к ладоням, словно живое существо.

Но не открывается.

— Капля крови, — подсказывает звездочет, протягивая кинжал.

Легко касаюсь острия, провожу пальцем по корешку книги… И она поддается. Тихо шелестят торопливо переворачиваемые страницы, и я понимаю, что это и не книга вовсе.

Дневник.

Ровные строки пляшут перед глазами, и я ничего не могу разобрать. А руки дрожат пуще прежнего, и я почти роняю обретенное сокровище… Да, я еще не знаю, что это такое. Зато знаю, что оно бесценно.

— Потом, — останавливает очередную попытку прочесть хотя бы слово Агрийо. — Уйдем отсюда.

Я не спорю. Прижимаю к груди чужой дневник, в праве читать который ничуть не сомневаюсь, и вновь следую за стариком.

И обратной дороги совершенно не замечаю.

Очнулась я лишь в своей спальне.

Дневник читала жадно, перелистывая тонкие сухие страницы непослушными пальцами.

На желтоватой бумаге — не только записи, но и рисунки. Какие-то схемы, чертежи.

Изящная головка молодой женщины. Очень знакомой мне женщины…

Девочка на веревочных качелях. Ветер треплет ее платье и длинные волосы. Она смеется.

Ветер. Солнце. Шоколад.

Айана…

Ана.

Он всегда называл меня так.

Ана. Солнышко.

Говорил, что я такая же яркая и теплая. Что от моей улыбки мир становится светлее…

Папа. Мой любимый, самый замечательный отец, которого я умудрилась забыть.

Как?..