Неправильный рыцарь (СИ)

— Вино-то, вино оказалось получше. Оно доставило мне, благородному, большее удовольствие, чем твоя чересчур сговорчивая, сентиментальная, чересчур слезливая неумеха. Гор-раздо больше! — подмигнул рыцарь и, не получив ответа, продолжал разглагольствовать: — Зря обижаешься, старик. Ей-богу, зря! Ты ж неглуп и понимаешь, что благородство спешит к благородству, а честь к чести. Ни один из нашего рода, славного рода фон Труайльд, коему пять веков и ни годом меньше! — никогда не роднился с ничтожными. Никто и никогда, слышишь, ты?! Это в высшей степени оскорбительно для всех нас, оскорбительно для Истинного Рыцаря — и как раз этого не понимала твоя дочь. Дур-реха!

— Ты клялся ей, ты — обещал, — угрюмо повторил старик.

— Ну, конечно же, конечно! А как иначе я мог ее соблазнить? — расхохотался Эрлих. — Когда хочется — все средства хороши! А коль девица не прочь — отчего ж не поразвлечься?

— Что ж, развлечемся и мы, — с тяжелым вздохом произнес старик, забормотал что-то себе под нос, и перед изумленным рыцарем появилась…его несравненная Имбергильда.

Одетая в легкое ночное платье, девушка зевала, ежилась и то и дело передергивала плечами от холода. Наконец, она увидала своего Рыцаря.

— Эрлих! — спросонья забыв о куртуазности, этикете и прочих условностях, закричала она. — Милый, дорогой Эрлих!

Лицо старика исказила судорога боли.

— ОНА тоже называла тебя так, — произнес он. Видно было, что слова даются ему с трудом. — Стой, где стоишь! — прикрикнул он на девушку, сделавшую было шаг по направлению к рыцарю. — Стой — или я обращу тебя в жабу!

— Ты не посмеешь! — зарычал Эрлих. — Не посмеешь! Ты, сатанинское отродье! Богомерзкая тварь! Гадина!

— Еще как посмею, — ответил колдун. — Ты навеки погубил мою дочь, любимую дочь, мою Гаэль. Ты уничтожил весь мой род, сравнял с землей мою родную деревню, не пощадив никого — даже детей. И Ты думаешь, что я не посмею заставить страдать тебя-аа?! Ты глуп, барон Эрлих, — впервые усмехнулся старик, — ты безнадежно глуп.

— Отпусти Ее, слышишь?! А со мной, со мной делай, что хочешь, тв-варь!

— Ну, уж нет! Конечно, она ни в чем не повинна, — ласково глядя на девушку, произнес несчастный отец. — Наверняка, ей даже исповедаться — и то не в чем. Ну, разве что в краже конфет у няньки (?). Покрасне-ела… Что, угадал?

«Как он узнал? Ой, ой-ей-еой! Стыдно-стыдно-стыдно!»

Имбергильда с надеждой подняла глаза. С надеждой робкой, с надеждой нерешительной и все-таки — с надеждой. Как оказалось, с пустой надеждой. Наивное, наивное дитя…