Неправильный рыцарь (СИ)

— Она ровесница моей Гаэли, и она ЖИВА. Поэтому — пусть страдает! И СТРАДАНИЯ ЕЕ: И ТЕЛЕСНЫЕ, И ДУХОВНЫЕ, И ЛЮБОВНЫЕ — ДА ПАДУТ НА ТВОЮ БЕСПУТНУЮ ГОЛОВУ, ДА ЛЯГУТ КАМНЕМ НА ТВОЕ ЖЕСТОКОЕ СЕРДЦЕ! НЕ ЗНАТЬ ВАМ ОБОИМ ПОКОЯ, НЕ ЗНАТЬ ТЕБЕ СЛАДОСТИ ПОБЕДЫ, А ЕЙ — СЛАДОСТИ ЛЮБВИ! ДА БУДЕТ ТАК! И ВО ВЕКИ ВЕКОВ!

И лишь только прозвучали эти страшные в своей непреклонности слова, как невесть откуда налетел вдруг черный вихрь, подхватил онемевшую от страха девушку, закружил-завертел-захороводил и — унес.

Исчез и колдун. Растаял утренним туманом, вечерними сумерками, несбывшимися надеждами.

Эрлих растерялся. Он стоял, опустив руки, посреди заросшего сорной травой и бурьяном, местами засыпанного камнями, пустыря и, впервые в жизни, не знал, что ему делать.

— Имбергильда… — наконец, прошептал он. — Любимая моя…. Где же ты? Где?!

«ВАМ СУЖДЕНО ЛЮБИТЬ ДРУГ ДРУГА, СУЖДЕНО ТЕРЗАТЬСЯ, НО ВМЕСТЕ БЫТЬ ВАМ НЕ СУЖДЕНО! ТЫ БУДЕШЬ ИСКАТЬ ЕЕ ПОВСЮДУ — И ВМЕСТЕ С НЕЙ ТЫ БУДЕШЬ ИСКАТЬ СМЕРТИ, И НЕ НАЙДЕШЬ НИ ТУ И НИ ДРУГУЮ!» — неожиданно прозвучало у него в голове.

— Проклятый старик! — завопил Эрлих, потрясая кулаками — увы, совершенно напрасно. — Я найду ее!

«КОГО — ЕЕ? ДЕВУШКУ ИЛИ СМЕРТЬ?» — в печальном, усталом голосе послышалась ирония.

— Мерзкое отродье! Верни, верни Имбергильду! Верни, не то сдохнешь!!!

«ТЫ ТАК НИЧЕГО И НЕ ПОНЯЛ, — вздохнул его незримый собеседник. — ЖАЛЬ!»

— Я найду ее, обязательно найду свою Несравненную, а тебя, сатанинское отродье, я уничтожу!

«ПОПРОБУЙ, — согласился старик, — ПОПРОБУЙ. ДОЛЖНА БЫТЬ У БЛАГОРОДНОГО РЫЦАРЯ КАКАЯ-ТО ЦЕЛЬ В ЖИЗНИ. ХОТЬ КАКАЯ-ТО ЦЕЛЬ. ХОЧЕШЬ УНИЧТОЖИТЬ МЕНЯ? ТЫ УЖЕ СДЕЛАЛ ЭТО — ГАЭЛЬ БЫЛА ЕДИНСТВЕННОЙ, РАДУЙСЯ, ЕСЛИ МОЖЕШЬ.»

— Тю-тю-тю-тьиуинь! Тю-тю-тю-тьиуиннь! — вновь запела-зарыдала вдали невидимая птаха. — Тю-тю-тю-тьиуиннь, тьиуинь, тьиуиннь!…иннь-иннь-инь!

«Роман о заклятых

любовниках»,

Глава триста

двадцатая

Глава двадцать третья

Говорят, чистосердечное признание, не уменьшая вины, все-таки смягчает участь преступника. Что касается других, возможно, так оно и происходило. Но сиятельный господин барон Эгберт Филипп Бельвердейский, к себе этого не относил. За отвратительное вранье и гнусный обман любимой девушки прощения ему (разумеется!) не было — и быть не могло.

Он внезапно вспомнил о ждущей его (с обещанным подарком) госпоже графине и вздрогнул от омерзения. Но уже не к «Прекрасной», а к самому себе. Зачем он обещал? Зачем он дал Слово? Черт его побери, заче-ем?! Эгберт скривился, как от зубной боли и застонал. И покаянным голосом, предчувствуя жестокую расплату (как же иначе? разве подобное вероломство заслуживало чего-то иного?), обо всем, без утайки, рассказал Мелинде. Абсолютно обо всем. (В том числе и о мерзких и очень опасных колдунах госпожи графини.)

Но Мелинда, услыхав это, улыбнулась. У-лы-бнуу-лась! Подумать только!