Неправильный рыцарь (СИ)

Госпожа графиня, в порядке исключения — свадьба все-таки, не простая пирушка — пригубила вина и раз-другой отщипнула пирога. И того, и другого не хватило бы насытиться не то, что воробью, но и муравью. Однако Прекрасная Марта, деликатно промокнув уголки бледных губ краешком бархатной скатерти, со вздохом откинулась в кресле. Весь ее вид говорил: «Боже, как я объелась! Будто прислуга какая-нибудь… Или нищенка на монастырском дворе. Чревоугодие — грех. Мерзкий и отвратительный. Но чего не сделаешь ради своих друзей и подданных! Любимых друзей и дорогих, обожаемых подданных!»

А «любимые друзья и дорогие, обожаемые подданные» веселились, как в последний раз. И лишь одно живое существо страдало на этом лихом празднике.

— У-уу, старый козли-и-ина! Модные башмаки надел (а какие пряжки — золото, самоцветы, уу-у!) и думает, что пару сотен лет со спины сбросил! Вон как скачет, ножками сухонькими кренделя да вензеля выписывает. То подпрыгнет, то колбаской масляной к новой подружке подкатится. Еще и ворковать не забывает, старый пень! Эх, пустить бы тебя на растопку — да заклинаний нужных знать не знаю, ведать не ведаю. Ну, как назло! — бурчала себе под нос ведьма, глядя на опущенные реснички и зарумянившиеся щечки юной фрейлины. Маленький, хиленький, но очень живенький старичок, не стирая с личика умильной улыбочки, так и вился вокруг нее, так и вился!

— А назавтра будет охать, ахать и кряхтеть. Настойку свою вонючую варить. От ревматизма и застарелого артрита, фу! Толку от твоего колдовства, от всех твоих знаний-умений, если ты уже триста лет как сам себя вылечить не можешь! Так чтоб раз и навсегда. Сапожник без сапог, тьфу! А еще туда же — жениться он вздумал: «Для продолжения славного рода!» Ох, глаза б мои не смотрели! Нет, не-ет в мире совершенства! Нет справедливости! И счастья тоже нет!

Эх-х, знала б я нужные заклинания… Уж я б тебе показа-ала! По другому б ты запрыгал, дорогой дядюшка! А та-ак…. — вздохнула Элоиза.

«Сама виновата! Сама! Сама! Сама!», язвительно зазвенело у нее в голове. «Сама-а-а!»

Да, последние сто пятьдесят (или сто семьдесят?) лет она просто-напросто пренебрегала своими обязанностями. Бесспорно. Ибо девиз каждой нормальной ведьмы: «Ближним гадость — тебе радость». Необходимо много, очень много — как можно больше! — колдовать. Перенимать навыки, оттачивать мастерство. И постепенно переходить от простых пакостей к более сложным. Словом, учиться, учиться и еще раз учиться! Как завещал великий Мерлин.

Глава 19

Учиться Элоиза не любила. А колдовать и вовсе не желала — не по доброте душевной, нет! Как можно! Скажете тоже! Элоизу давно возмущал тот факт, что в обществе к колдунам относились гораздо мягче и снисходительнее, нежели к ведьмам. Например, колдуны могли облачаться, во что хотели. Красота и роскошь надеваемых одежд зависели исключительно от их вкуса. Ну, и толщины кошелька. Разумеется. Еще они могли жениться — опять же, если хотели. Да, кстати, и на ком хотели.

Ведьмам же «надлежало носить одежды скромные, а не срамные» и заниматься сугубо профессиональными делами. Никаких тебе украшений, никаких тебе омолаживающих процедур. И — что самое ужасное! — никакой личной жизни. Ни-ни! Хотя… Учитывая все вышеупомянутое, о какой такой личной жизни могла идти речь? Увы, нельзя жить в обществе и быть свободной от общества, и ведьмы смирялись. В подавляющем большинстве, это были мудрые и высокодуховные особы. Годам к двустам-пятистам (у всех по-разному) они уже ко всему привыкали. А лет еще эдак через сто-сто пятьдесят — и сама мирская суета начинала держаться от них подальше.

…Маленькие крысиные глазки Элоизы так и зыркали туда-сюда, туда-сюда. Большой хрящеватый нос мало того что нависал над узехоньким, почти безгубым, ртом — он еще и почему-то был свернут набок. Все в целом, включая жиденькие, полуслипшиеся волосенки неясного цвета, кокетливо заплетенные в бублик, не делало Элоизу ни утонченной, ни изысканной. Какой, в общем-то, полагается быть родной племяннице великого и достославного колдуна.

Стыдясь подобной уродины («Вот уж кто нашему жениху-то под стать!»), мажордом при каждом удобном случае старался задвинуть ее подальше. За спины не то что младших фрейлин, а за спины прислуги — и прислуги «из последних».

Но тихохонько и скромнехонько сидя в укромном уголке, пряча от посторонних глаз свое убожество, Элоиза не дремала. Она слушала, слушала, слушала. Слушала — и слышала. И если не все — то почти все. То есть вполне достаточно для того, чтобы досыта назавидоваться и настрадаться. И, в конце концов, как следует разозлиться. На мир, на родного дядюшку, на Прекрасную Марту, на весь женский род (и мужской, впридачу), на дурацкие условности, связавшие ее по рукам и ногам… Ох, перечислять можно до бесконечности! Но, в первую очередь, Элоиза разозлилась на… самое себя.

Глава двадцать седьмая