Непреднамеренное отцовство

— Нет, Роман, — к моему удивлению вклинивается Нажинский, а не уходит молча, как обычно. — Мы с мамой просто обсуждали некоторые важные вопросы и пока не пришли к консенсусу.

— Кон… сун… су…? — пытается выговорить Рома, глядя на отца.

— Общему решению, — находит Нажинский более понятный вариант. Конечно, что удивительного, что четырёхлетний ребёнок не понимает слово «консенсус»? — Но тебе не стоит переживать, мы с этим обязательно разберёмся.

А потом вообще происходит странная вещь. Ярослав подходит и прикасается ладонью к макушке ребёнка, гладит в пару движений. Самое интересное, что его, кажется, и самого это удивляет. А вот Ромка сразу выдыхает всё напряжение, расцветает и улыбается, подходит и обнимает Нажинского за ноги.

— Ну, мне пора, — Ярослав на несколько секунд кажется растерянным. — До вечера, парень.

— У нас сегодня партия в шашки или мультик?

— Давай вечером решим.

Вот так спонтанность. Даже не запланирует и не запишет в ежедневнике? Или не сообщит секретарше, чтобы внесла в планер?

Нажинский уходит, мы с Ромкой тоже собираемся и едем в детский сад. Как и вчера, я провожаю его в группу и иду в кофейню по соседству работать. В двенадцать у меня маникюр, и я как раз успеваю закончить расчеты и отправить готовый документ заказчику.

Мастер работает качественно и быстро, и уже в половину второго я выхожу из салона. Достаю телефон, чтобы вызвать такси и вдруг с ужасом обнаруживаю четыре пропущенных от воспитательницы. Почти час назад!

Воспитатели вряд ли звонят родителям посреди дня, если всё в порядке. Зачем? Уточнить какие-то данные можно и в сообщении. Но четыре пропущенных — это срочно. А я не слышала! Звук зачем-то выключила. Точнее, на ночь ставила на вибро, а утром забыла включить снова.

Руки сразу начинают дрожать. Я скорее набираю номер воспитательницы.

— Анна Фёдоровна, — торопливо тараторю я, когда она отвечает. — Это мама Ромы Жадана, вы звонили, я не слышала, извините. Что-то случилось?

— Здравствуйте, София, — отвечает, а я по голосу пытаюсь спрогнозировать, всё ли в порядке. — Роман жаловался на боль в животе, и его несколько раз вырвало.

О Господи.

— Я уже еду, скоро буду.

— Мы не дозвонились вам, поэтому набрали Ярославу Юрьевичу. Он забрал мальчика минут пятнадцать назад.

— К…куда забрал? — мой мозг, который затопила тревога за сына, тормозит.

— Домой, наверное. Это вы ему позвоните.

— Да, конечно, — смущённо отвечаю воспитателю, прощаюсь и отключаю звонок.

Нажинский забрал Рома? Уехал раньше из офиса? Ничего себе. Но ведь он не знает, что делать, я уверена. Не дай Бог ещё какое-то лекарство ему даст, которое нельзя детям.

Набираю Ярославу, кусая ноготь со свежим маникюром от нетерпения.

— Ярослав, где вы? — спрашиваю, едва он отвечает. — Как Рома?

— Не очень, — отвечает вполне спокойно. Как можно быть таким спокойным, отвечая «не очень» на вопрос о состоянии ребёнка? — Мы подъезжаем к клинике.

— Какой? Где? Я тоже сейчас приеду.

— «Мед плюс» на Баррикадной.

— Еду.

Я отключаюсь и вызываю такси. Сев в машину, напряжённо застываю, вдавив ногти в ладони.

Только бы с Ромкой ничего плохо не случилось!

27

Как назло, такси едет чрезвычайно медленно. Кажется, будто пешком будет быстрее, хочется выйти и рядом побежать. Но это, конечно же, не так. Просто я очень встревожена. До паники буквально.

Такси тормозит у клиники, я выскакиваю едва ли ещё не на ходу и бегу к ступеням, у стойки ресепшн нагло расталкиваю других посетителей и обращаюсь к администратору.

— Девушка, в течение получаса сюда привезли ребёнка, где он?

— Ждите, пожалуйста, у меня очередь, — отвечает она максимально приветливо. Частная клиника — грубить не принято, но и уважать других нужно. Спасибо ей, но мне сейчас не до этого.

— Прошу вас, это мой маленький сын, ему стало плохо в саду и…

— Второй этаж, дверь номер шесть — хирургия. Пожалуйста, только наденьте бахилы, туда без них нельзя, — отвечает она.

— Спасибо!

О Господи! Хирургия! Мой малыш, ну что же с тобой? Неужели аппендицит?

Я выдёргиваю из стойки пару бахил, кое-как их натягиваю их, бранясь на слипшиеся края, и несусь по лестнице на второй этаж, куда и указала администраторша. Проскочив одну из полупрозрачных дверей, едва не налетаю на Нажинского, который стоит в коридоре.

— Где Рома? — спрашиваю, голос дрожит, в груди всё вибрирует в такт быстрому сердцебиению.

— В процедурном с медработниками. Вызвали хирурга, чтобы подтвердить или опровергнуть аппендицит. Хирург уже пришёл, он как раз с ним.

— Ты оставил его там одного с чужими людьми! — порываюсь пройти в процедурную, но Нажинский сжимает мой локоть, удерживая на месте.

— Эти люди там пытаются ему помочь. Доктор попросил меня выйти.

— Но Роме страшно! Но он совсем ведь маленький.

— София, успокойся, — говорит выдержано, всё ещё удерживая меня за локоть. — Ему нормально. Живот болит, но он понимает, что ему тут хуже не сделают, а помогут. Рома, в отличие от тебя сейчас, в адеквате.

Я уже набираю в грудь воздуха, чтобы резко ответить на обидное замечание, но потом сдуваюсь. Сейчас не место и не время, чтобы спорить.

— Ему сильно плохо?