Давно пора уйти. Но Сим… Он тоже — сплошная боль. И этого никак не удается исправить. Делать попытки ужасно утомительно.
Можно ли назвать отчаяние в тумане — жизнью? Нет…
Эт совсем утратил понимание времени. Перестал ловить запахи и звуки — туман их стирал. Утратил надежду.
Но вдруг, в один пронзительно-яркий миг, изменилось совершено всё! Зрение вернулось, слух опять рад шелесту ветра, голосам людей и зверей. Даже слова… в них проявился намек на смысл. Любопытно: он когда-то знал подобные слова. Теперь снова рад касаться их, перекатывать в сознании, как цветные игрушки. Он — очнулся.
Пробуждение далось трудно. Это было… как содрать с себя шкуру. Всю. И понять: кругом ледяная пустота, она — холодная. Увидеть: рядом старая валга. Такая же, как ты сам: слепая, усталая… вынужденная брести во тьме, чтобы оберегать свой мир из последних сил. Её некому заменить. Старой нельзя даже уйти в пещеру. Она в ответе за стаю. И стая не отпускает её.
— Йях!
Этот звук отрезал боль и сделал её — прошлым. Глаза в глаза увиделось замечательное существо: ребенок. Яркий, близкий. К нему легко прилепиться. Он сам впился когтями в шею и спину, льнёт… сразу стало понятно в точности, что такое шея и спина. Вдвоём мир увиделся иначе. Он просторный и в то же время ограниченный. Горизонт. Интересное понятие.
— Идиот! Оба вы… Предатели! Кузя, как ты мог, ты тоже предатель!
Совершенно непонятное существо. У существа есть имя — Эли, Эля. Есть дар: умение осознанно использовать боль. В Эле иногда вспыхивает вся боль мира. Острая: её боль режет, до сердца протыкает… Эли выжгла болью туман и обнажила мир. Это было… страшно, но позволило увидеть и понять себя — отражением в её глазах, образом в её сознании, занозой в её душе! И еще удалось увидеть её — кончиками пальцев, прилепленными к коже, дыханием на щеке, звоном в ушах…
Эли много кричит. Не как прочие люди, не словами, а всей своей болью. Утомительно. Наверняка полезно, но — утомительно.
Теперь Эли далеко. За горизонтом. Но звучание слов и смыслов до сих пор будоражит эхом. Эли сложная, чем-то похожая на йета. Хорошо: понимать удается и слова, и смыслы. У Эли есть сестра, Эли прилеплена к сестре — как сам он был прилеплен однажды. Сестра маленькая, слабая. Далеко и одна… Больно. Прошлое вернулось. Снова, если не успеть — падёт тьма и оборвёт, уничтожит связующую нить! Невозвратно. Дважды невозвратно. Погаснут оба мира. Оба солнца. И для него, и для Эли — тоже.
Ребенок на спине валг, его имя — Кузя. Он несносный: слово из сознания Эли. Удобное, будто бы липкое, и к нему много всякого… прилепляется. Целый ком. Раздражение: оно вроде занозы. И еще щекотка — улыбка. И любопытство, заноза из заноз. Любопытство не просто помогает открыть глаза и вглядываться — оно заставляет!
Шаг.
На спине ерзает и нещадно царапается Кузя. Намотал хвост на голову… Хорошо. Вдвоем окружающее видится без тумана: скоро рассвет, вода в лоснящихся бликах… И запахи! Можно втянуть их и запрокинуть голову: понять дух болота, его тину и рыбу, его донные газы и подгнившую траву на поверхности… Насторожить уши: травинки чешут бока друг о дружку, камыш скрипит, редкие капли росы звенят. А вот оглушительный звук, и сразу следом — взрыв брызг! Кузя плюхнулся в воду, помчался прочь. Он дома, он хочет повидать тех, к кому прилеплен с рождения. А если окликнуть? Кузя замер, обернулся… вернулся. Хорошо. Умеет слушать. Ощутил боль неисполненного дела. Люди бы не справились.
Шаг.
Непросто качнуться и выбрать место, куда встанет нога. Боль, которая позвала сюда, еще не вызрела: не стала следом сбывшейся беды, не обозначила теплой кровью ориентир. Дважды трудно найти место, ведь Кузя не был там, куда хотела попасть Эли. Он знает о сестре Эли только по её слабому запаху на вещах. Еще знает место, куда подобные ему не ходят. Запретное. Всадил в спину когти… Так уже не щекотно, а всерьез больно. Но привыкнуть посильно.
Еще шаг, короткий.
Чуждое место! Кузе здесь плохо. Но нужный запах — есть, отчетливый. Остаётся осторожно, в одно точное движение, поправить свое положение и оказаться именно там, куда стремилась Эли.