Непрекрасная Элена

«Жадность, жадность… У каждого в глазах только жадность! Будь проклят род людской, пусть вымрет до последнего ублюдка. Люди? Мы все — пустые оболочки, высосанные кости без души. Уходи. Ты не человек, у тебя есть сердце. Прошу тебя, хоть ты — живи! Умоляю», — именно эти последние слова сестры запомнила Мария.

Два мира, два солнца

Люди, валги, мейтары, даже йеты… И иные, пусть они бледнее и заметны лишь изредка, вспышками. В туманном мире все живые души светятся — то ярче, то слабее. Но порой свет делается направленным и острым, он вызывает боль… дает знак: спеши, еще можно исправить многое.

Он недавно научился спешить, он теперь мог приближаться в один шаг. Если бы умел прежде, не допустил бы беды тогда — в худший день жизни.

Людей всегда получалось различать яснее прочих. Самый яркий встретился сразу, у пещеры. Тот, кого люди зовут Сим, а теперь еще и атаман. Тот, кто светится ровно и виден очень внятно… кто старается понимать и сам открыт. С ним проще, чем с остальными, но даже Сим очень много говорит.

Люди говорят постоянно. Они и думают — словами. Им кажется, что такой способ единственно возможный. Их бессмысленно переубеждать, они не слушают. Только Сим иногда замолкает и пробует вникать… изредка, когда решается признать в себе подобное умение.

Мир устроен непостижимо и неудобно. Слишком много тумана, слишком близко граница того, иного слоя… к которому удалось прикоснуться в пещере. Даже теперь кожа порой ощущает тепло двух солнц. Тогда приходит тягостное головокружение, мир людей заволакивает густой дымкой… рассудок изнемогает, а душа рвется в иной мир — к учителю.

Но даже в свете одного солнца людей сложно жить. Брести через нескончаемое поле… брести, чтобы опять что-то поправить, убрать боль. Мир весь — боль и туман, огни душ и запах крови, а еще полосы мрака. Они делаются чаще… и они всё более вязкие.

Мрак — расплата за неумение врасти в мир. Ощутить себя его частью. Мрак падает… и долго нет памяти, осознания себя. А после — липкое на руках и соленый привкус безумия. И очень, очень трудно подняться на ноги, выпрямиться…

Как можно помнить себя, если тебя почти и нет?

Эт — не имя. Этами звали многих прежде и после тоже назовут очень многих… Сим часто окликает: «Дэни!» — именем ребенка. Маленького мальчика, затерявшегося в темном поле прошлого — среди прочих людей, которых довелось когда-то встретить. Невозвратных. Давно, очень давно, тот мальчик уснул в пещере…

По-настоящему общаться получается лишь изредка. Со стариком, он прежде был Этом. Старик всякий раз обнадеживает: «Человек проснется в тебе. Дождись. Мир сделается ярче и ближе. Туман развеется. Ты сможешь жить рядом с людьми и понимать их. Говорить с ними».

Старик знает. Он прошел путь целиком и теперь ему тепло у костра, в шатре… в надежном мире без тумана, без мириадов теней и отблесков, готовых в любой миг взорваться болью, вынудить сделать шаг… чтобы снова запахло кровью, чтобы опять смерть встала у самого плеча.

Смерть — призрак с темными бездонными глазами йета.

Йеты… не стоит о них. Если внутренне ощутить себя в горах — можно заметить их солнце. Солнце легкого, звенящего мира… чужого и завораживающего. Слишком чужого, смертно чужого. Желанного для души. Запретного.

Он помнит взгляд старого йета. Сплошная боль! Потому что он с самого начала был для учителя ошибкой. Пришел в пещеру слишком рано, видел чужое солнце слишком внятно, заснул слишком глубоко и забыл себя. Но — ничего нельзя изменить в былом. Йет вздыхал: подобное уже случалось прежде, ученики рвались надвое, терялись в межмирье или теряли в себе — людей… Йет советовал: найди ребенка в мире людей и стань к нему ближе. Прилепись. Расти с ним. Впитывайся заново в свой урожденный мир.

Он почти справился. Он даже понял душою, что это за мера родства — сестра.

Но сестру убили, и в тот день первый раз упал мрак. Позже мрак проредился, но мир остался туманным и тусклым. Ничего надежного и близкого не получилось нащупать. Только тени, мириады шепотов и отблесков, готовых в любой миг втащить в круговерть боли…

Он ощущал, как слепнет. Люди делались менее различимыми. Он держался за Сима — последнего, кто остался осязаемым, ярким. Он держался… но не мог прилепиться и расти. Сим слишком целиковый и взрослый. Давно. Всегда.

Трудно брести в тумане. Хочется лечь и заснуть. Но старый йет запретил. Кто ослеп и устал, должен вернуться в пещеру, наставлял он. Иначе уснувший утратит себя и будет нести миру боль, а не снимать эту самую боль.