Непрекрасная Элена

Жилище людей. Ничуть не похожее на такие, что ставит на ночь Сим. Всё кругом жесткое, формы грубые, рубленные. Запахи мертвые, много пыли… Тесно. Тускло. И вот годное слово: угол.

Но — хочется улыбнуться. Сестра Эли здесь, она… особенная. Яркая. Кричит, размазывает слезы по щекам. Её душе больно, но тело пока не пострадало. Такая боль одного человека незаметна издали, даже когда туман прячет лишнее и ярче обозначает огоньки душ. Нет, не увидеть малую беду издали: нет грозового вала или жора, ползущего сплошным ковром смерти. Нет общего страха толпы — громкого, многоголосого… Но Эли услышала боль сестры. Эли — чуткая.

— Нет! Нет, не пойду! — кричит в полный голос сестра Эли. — Помогите… Нет!

Её волокут, поддев под локти. Держат жестко. Людей, причиняющих боль, несколько. Один неподвижный у окна — да, это называется окно. Двое ведут сестру Эли, один нагнулся и подхватил её вещи — да, в таких мешках у людей вещи. И последний в стороне, в дальнем углу — наступил коленом на спину еще одному человеку, которому больно в душе.

Да: издали подобной малой и личной боли не увидеть. А жаль!

На спине взрыкнул басом — впервые прорезавшимся, взрослым — Кузя. Вот он вздыбливает загривок… в его жилах теперь течёт неразбавленная смертная злоба.

«Убийца», — рычит Кузя. Звук дает понять весомость обвинения, полноту правды малыша.

А вот встречное внимание. Названный убийцей — он неподвижный, у окна — ощущается холодным и темным. Он рядом, можно заглянуть в колодцы его глаз. Там — ужас и недоумение: человеку вдруг сделалось внятным появление нежданных гостей. В зрачках отразилась картина: из пустоты, из темного угла, выныривает тощий беловолосый призрак, на его плечах рычит, захлебывается яростью, щенок-валг. И нет спасения.

Ледяной человек орёт — в его голосе крепнет сила. Кузя ответно заходится визгом… что-то звонко лопается! Окно. Снова лопается, сыплется — дальше и дальше, ширящейся волной… много окон. Очень много окон!

Ледяной человек закрывает помутневшие глаза, оседает… Его помощники обернулись, в их глазах можно опять прочесть себя. Странное чувство. В степи никто из людей не видел Эта призраком смерти. Наоборот, он — щит, поставленный между живыми и их скорой смертью… Здесь люди другие. Они видят лишь беловолосую смерть с оскаленным валгом на шее.

В глазах сестры Эли тоже можно рассмотреть себя, и тоже призраком, но именно сестра Эли, полная болью — улыбается и ничуть не боится смотреть, искать в призраке черты… человека?

— Мейтар из сказки, — едва слышно шепчет сестра Эли, улыбается и закрывает глаза.

Тот, кого Кузя назвал убийцей, скорчился на полу, но не сдался. Пытается что-то нащупать на поясе. Действует медленно, неловко. Потная рука дрожит…

Одна травинка всегда найдётся в складке рукава. Ей предстоит укорениться на виске убийцы. Прочие люди… бегут без оглядки. Пусть бегут? Хочется вслух спросить мнение валга. «Йях?». Удобное звучание вопроса. На выдохе, очень простое…

— Йях, — выдохнул Кузя в ответ, ослабил хват когтей. Он успокаивается. Он доволен. Пусть люди судят, кто в их стае прав, кто неправ. Пусть сами — теперь, когда убийца наказан.

Шаг.

Ноги погружаются в болото. Волной накрывает запах тины. Вода лоснится бликами… Можно закрыть глаза и поверить: сегодня наконец-то удастся ощутить восход солнца родного мира. И туман… над болотом обычный туман. Влажный, стелющийся. Настоящий.

— Йях… — пробуют выдохнуть губы.

Звучание отражает благодарность и просьбу к малышу.

Эт не ушел сразу. Попытался дать себе еще немного времени, чтобы поверить: есть надежда впитаться в мир. Причастность — это счастье. Людям, валгам и прочим причастность дана от рождения. Счастье быть слабыми и отвечать только за себя… и то не всегда.

Движение. Явилась сильная — белоснежная валга. Она достойна уважительного поклона. Она ощущает тени и блики мира, знает свою ответственность… И еще, пока поклон длится, у малыша есть время спрыгнуть в родное болото.

Едва спина перестала ощущать тепло лап, иной туман надвинулся… загустел. Огоньки замерцали. Свежая боль родилась вдали, у самого моря. Вот боль окрепла. Знакомая: хотя ближе к осени грозовые валы редки, но этот могуч, и движется он прямо на селение. Люди сплотились в единый страх, в сплошную спешку. Люди утратили рассудок и способность к маскировке. Люди сейчас — голые, настоящие. Спасают то, что им дороже всего… кто-то детей, кто-то — скот и шатры, а кто-то — всего лишь себя.

Шаг.

В предгорьях светло. Далеко внизу — море. Пахнет солью. По-над водой цвета сырого мяса вызревает тучевой нарыв.

Грозовой вал, если быть зрячим и смотреть во всю силу любопытства, очень красив. Кипучий и яростный, он хлещет берег хвостатыми молниями, гулко лупит скалы ослепительно-синими шарами. Он катится вверх по ущелью, к долине — ближе, ближе…

— Эт… — шепчет кто-то за спиной.

Заметил? Или позвал, еще не видя? Скоро имя повторят. Много раз повторят. Эт — для людей в горах и в степи не имя, а заклинание.