Непрекрасная Элена

— Вас будет беспокоить недопонимание, — раздался рядом монотонный голос. — Даю пояснение. Я накрываю саркофагами объекты по разным причинам. Культурная ценность, наличие опасных и токсичных веществ, функционирование автоматического промышленного комплекса или сырьевой разработки.

Я встала, облокотилась на вежливо поданное мне щупальце. Вспомнила присказку Алекса про «разные корпуса» и не стала тратить себя на недоумение. Я и так истрачена. Многовато всего случилось, душа без остатка вложена в сказку, и вдобавок меня предал Кузя. На таком фоне что мне за дело, если теперь у Алекса четыре ноги и совсем нет рук? Хотя бы голова имеется. Неудобно говорить с безголовым.

— Опять самолет? — тускло поинтересовалась я.

— Я бы предпочёл более медленный способ доставки. Заинтересован в коммуникации. Три дня вас устроят? Это комфортный транспорт. Большой десантный крейсер. Так он классифицируется.

— Ага.

Я попыталась осознать размер «транспорта», постепенно запрокидывая голову и отвешивая челюсть… затем икнула и захлопнула пасть. Крейсер был — большой! Он высится почти вровень со скалой… саркофагом. Ничего похожего я не видела даже на картинках в книгах предков.

— Он… поедет?

— Принцип называется «на воздушной подушке». Он будет скользить безвредно для почв и растительности.

— Алекс, а что именно вы делаете? Производите на меня впечатление? Агитируете за технологии предков? Вербуете в эти, как предки их называли… агенты влияния? Или вы умеете хвастаться?

— Я выказываю меру доверия и по возможности растягиваю время в пути. Есть основания предполагать, что я всё же не вполне доволен собой как обществом. Иногда я нуждаюсь в собеседниках.

— А где ворота?

Он показал. Больше я не буду говорить, что у валгов крупная пасть. Вот у этих, у крейсеров, у них — да…

Дневник наблюдателя. История одной семьи

Мария была до настоящего времени первым и единственным человеком, связанным со мной в режиме онлайн на протяжении многих лет. Я не спросил заранее её согласие на подключение. Тогда, обнаружив изуродованное падением со скалы тело, я не располагал иным способом реанимации умирающей.

На первом этапе восстановления свободы передвижения Марии я вживил ряд систем в организм, на втором продолжил кибернизацию. Мой операционный модуль нуждался в полной картине сигналов нервной системы уже для диагностики состояния и планирования лечения. Позже я понял, что датчики и шины данных будут постоянно нужны для работы экзоскелета.

Позже я представил Марии выбор, и она была настолько добра, что сохранила нашу связь полноформатной. Так я начал снова… жить.

Есть огромная разница в работе любой, самой совершенной, программы-имитатора органов чувств — и реакции реального тела, его нервов, рецепторов, мозга… Это так же верно для жизни в целом.

Алекс — сумма сознаний и личностей, а также комплекс информации, собираемой ежемоментно всеми моими корпусами и системами мониторинга. Обретя огромные ресурсы и поистине нечеловеческую осведомленность, имея мириады «глаз» и «ушей», я — Алекс — утратил остроту и сконцентрированность личностного взгляда на мир. Я более не способен на человеческие необъективность и спонтанность, умение выхватывать что-то одно и порой ничтожное — и игнорировать прочее… Я слишком похож на фотокамеру. Мария вернула мне понимание того, что именно живой человек, со всей его внутренней противоречивостью, и есть художник. Без человека любой снимок — хроника для архива, а никак не полотно для музея.

Однако вернусь к теме. Упоминание о Марии снова лишило меня способности сухо и последовательно изложить факты.

Мария была тяжело ранена не только телесно. Жизнь в мире людей причинила глубокие и болезненные травмы её душе.

С рождения Мария и Елена постоянно находились вместе. У меня есть некоторые основания полагать, что сестры были так называемыми полярными близнецами. Со слов Марии я понял, что в городе смогли распознать дар её матери, которая была Чтецом, то есть умела при тактильном контакте выявлять генные (а возможно, не только генные) параметры живого организма. За сестрами наблюдали, надеясь, что они унаследуют ценную и редкую способность.

Елена дар не проявила, наблюдение за Марией тем более было бесполезно. Врачи описывали её — я позже подключался к архивам — как аутичную девочку, дефектную по здоровью и неперспективную для генного воспроизводства. Медики завершили серию тестов и, когда сестрам было всего лишь восемь, уже сделали финальный вывод: идеальная генетика Елены стала тем «полюсом», где сконцентрировались лучшие свойства обоих родителей, а Мария, как второй близнец-полюс, собрала… шлак. Было также сделано много спорных заявлений по перераспределению позитивных и негативных качеств в период развития плода и после рождения.