Непрерывность

Р а я. Меня во всем этом… Я от другого теряюсь… Если мы выбираем лучшего, это как бы подразумевает, что сами-то мы безупречны, что мы сами чуть ли не боги. Но ведь это не так.

Б о р и с. Не так… Но других нет, нет у нас других людей! И так будет всегда, во всех делах, и понять это необходимо уже сейчас — что бы мы ни задумывали, какие бы невероятно дерзкие планы ни строили, осуществлять их будут конкретные люди, те, которые будут! Им, нам, всем, кто есть, придется играть здесь все роли, все до единой! И если понадобится, то даже такую, какая выпала нам на сегодня. Так что… поехали дальше, ребята…

Г а л я. Значит, я так понимаю, что мое заявление вы в расчет не принимаете.

Ф е к л а. И мое тоже.

Б о р и с. Мы не можем не принять в расчет того, что узнали, это слишком важно. Но мы обязаны, просто по совести обязаны, учесть и все остальное.

Г а л я. Что ж, хорошо, посмотрим на вашу совесть.

Ф е к л а. А я даже и не знаю, что сказать. Но только, если честно, не думал я, что так дешево стоит все, что я перенес и сделал, не думал.

Р а я. Если бы это было возможно, я бы за Олю отдала жизнь, и ты знаешь, Коля, что это не пустые слова. Но пойми, здесь нельзя так говорить, как говоришь ты. Это… это недостойно.

Ф е к л а. Спасибо за урок… Учту…

Б о р и с. Не надо обижаться, товарищи, слишком все серьезно.

П и р о к с. Послушайте, братцы, а что, если…

Г а л я. Снова здорово.

П и р о к с. Ага… Аж в пот ударило… Это два с половиной года назад было, я еще с урками ходил. Ну вот… Мы от легавых отваливали и сиганули под землю, в эту… ну, как ее?

Б о р и с. Канализацию?

П и р о к с. О! И, как сейчас помню, бежим, а наш один, Чуб, пальцем вверх тыкнул и говорит: «До нашей судьбы отсюда пять метров, под Преображенским участком канаем!» Чуете?.. А если подкоп устроить? Там же камеры в первом этаже? А?

Р а я. «Графа Монте-Кристо» начитался?

П и р о к с. А что? Сидеть — лучше не будет.

Ф е к л а. Не пудри ты нам мозги, Пирокс, и без тебя тошно.

Б о р и с. Времени у нас нет, товарищ Пирокс. Времени нет! Ваша идея при всей заманчивости займет не меньше двух дней.

П и р о к с. А если?..

Б о р и с (перебивает). Все! Парламент отменяется. Продолжим.

Р а я. Мы еще не говорили о Гене, я имею в виду Павла.

Б о р и с. Да.

П и р о к с. Генька! Уму непостижимо! Аж любопытно.

Б о р и с. Вряд ли это слово уместно.

Г а л я. Не в слове дело.

Б о р и с. И в слове тоже, когда речь идет о художнике.

П и р о к с. Еще новость.

Ф е к л а. Туман сплошной. О ком речь все-таки — о Геньке-скрипаче или о каком-то художнике?

Р а я. Бывают люди, о которых, чем бы они ни занимались, все говорят — это художник.

Ф е к л а. Ладно, это, видно, не по моему уму. Что о нем есть у обкома?

Б о р и с. Он родился в одна тысяча девятьсот втором году. Отец инвалид, входил в отряд самообороны, и в девятьсот десятом его покалечили черносотенцы во время погрома. Мать…

П и р о к с (перебивает). Если о Гешке речь, нам его биография ни к чему, ее все знают. Что он в подполье делал? И с каких пор?

Б о р и с. Содействие он нам оказывал давно. Например, лично меня он однажды спрятал еще до революции.

Ф е к л а. Это не разговор. Так пол-Одессы можно подпольщиками назвать.

П и р о к с. Не говоря о том, что Геньку знать надо. Вот он вас спрятал, товарищ Борис, а на другой день в том же сарае за теми же дровами мог притырить любого вора, если за ним легавые гнались. Это ж Генька. За это его и Мишка обожал.

Р а я. Да, это Геня. Но Мишка любил его за другое.

П и р о к с. За его музыку, что ли?

Р а я. Да.

П и р о к с. Вообще-то правда, я сам видел, как Мишка плакал, когда Генька играл. Мишка просто балдел от его музыки.

Ф е к л а. Которой Генька обучался на деньги Гальперина, миллионера.

Р а я. Какое это имеет значение? Правильно, Гальперин миллионер, меценат, но это же счастье, что он разглядел в мальчишке гения, солнечного, светлого гения.

П и р о к с. А вы знаете, что Гешке сказал этот ваш Гальперин, когда революция произошла? «Геша, — он сказал, — все, что я в тебя вложил, теперь стоит копейку. Если бы не эта заварушка, ты бы уже этот год играл перед царем. Вот так бы стоял ты, а вот так бы сидел царь. А теперь так стоишь ты, а против тебя — вчерашний день». Плюнул и ушел.

Б о р и с. А когда нужна была явка для нашей контрразведки, Павел — я его так буду все-таки называть — пошел к тому же Гальперину и тот ему отдал свою дачу для занятий музыкой.

П и р о к с. Да не говорите вы мне за Гешку, все наперечет про него знаю! Сколько Алеша с ним крови попортил, любил он его, ну, не знаю, ну, как сына. Вообще-то, честно говоря, его все почему-то любят… Ни на какую вербовку не шел. Сколько с ним Алеша ни бился — нет, и все! «Моя партия — музыка». Скажете, не его слова?

Р а я. Его. Но он и другое говорил. Я прекрасно помню, как он сказал: «Революция — это и есть музыка, пришедшая ко всем. Потому что музыка — это освобождение!»