Непрерывность

Б о р и с. Если б вы сами его и мы об этом узнали, вы, товарищ Галя, были бы исключены из партии. Мы из-за угла свои счеты не сводим. Этим вопросом в то время занимались и райком, и обком, и контрразведка. Нам стало известно, что после случая с Мотей вся группа — Алеша, Оля и Павел — не скрываясь, открыто говорила, что убьют Федьку. Но когда убийство совершилось, каждый из них категорически отрицал свою причастность. Но кто-то же убил? Кто?

ВНУТРЕННИЕ МОНОЛОГИ

Р а я. Что его так угнетает? Неужели?.. Он никогда мне ничего не говорил об этом. А с другой стороны — много ли мы с ним вообще-то за эти годы разговаривали?

П и р о к с. Не знаете? Ну, и я не знаю. Мне больше всех не надо. Кто-кто… Дед Кукто.

Б о р и с. Это невозможно, дико. Неужели не удастся вытащить тебя из этой беды?

Г а л я. Они уходят от разговора, уходят, а у меня не хватает сил повернуть разговор, как надо.

Ф е к л а. Убить его мог только я, но я не убивал. Тогда кто?

П и р о к с. Дед Кукто… Ладно, не те дела, здесь не отмолчишься. Мишка его пришил.

Б о р и с. Мишка? Федьку?

Ф е к л а. Волчье племя. Свой своего.

Г а л я. Вполне возможно. Чтобы Павла прикрыть. Ведь этот зверюга на Павла, как на икону, молился.

Р а я. На Павла? Я думала — на Геню.

П и р о к с. При чем здесь Павел? Лично я вообще никакого Павла не знаю. Гешку он прикрывал, скрипача этого малахольного.

Б о р и с. Его подпольная кличка Павел, так же как у вас — Пирокс, а у меня — Борис. И никто из нас друг у друга подлинных имен здесь не спрашивает.

Р а я. Так это Геню арестовали! Боже мой!

П и р о к с. Вы что, меня на понт хотите взять? Меня?!.. Чтоб я поверил, что этот полудурок работал в подполье?

Р а я. Какой позор! Как вы смеете так?..

П и р о к с. Нет, ты погляди, меня же еще и позорят!

Ф е к л а. Вообще-то и вправду странно. Я хорошо помню скрипача Геньку. Чтобы из него подпольщик…

П и р о к с. Скажи, да? Как из меня — губернаторша!

Г а л я. Мы теряем время. Объяснили уже — Павел — это и есть Геша, и довольно!

Ф е к л а. Я не был на Молдаванке два года, всякое, конечно, случается… (Пироксу.) А откуда ты вообще про Мишку знаешь?

П и р о к с. Оттуда. Видел. Был там.

Р а я. Где были?

П и р о к с. Там. Где Мишка пришил Федьку. В трех шагах.

Г а л я, Тебя-то что туда понесло?

Ф е к л а. Что-то ты темнишь, парень.

Б о р и с. Вы говорите — видели это. Каким образом? Расскажите нам все.

П и р о к с. Сам я шел Федьку убивать, понятно вам? Сам!.. Меня в тот день освободили, наши выкупили. Я и рванул сразу. А пришел — его уже Мишка прижал. Угол дома. Я с одной стороны затаился, они с другой стоят. Мишкин голос слышу: «Тебя, говорит, Генька за Мотю пришить поклялся. Да ему нельзя, он чокнется после этого. Так что уж мне придется». Потом только — ы-ы-их! Хрип и топот. Я выглянул — Мишка убегает, Федька лежит, дергается.

Б о р и с. Почему мы узнаем об этом только теперь, почти через год?

П и р о к с. Побоялся я тогда рассказать.

Г а л я. Ты!.. Ты!.. Знаешь, кто ты? Сколько их тогда таскали, а ты?

П и р о к с. У каждого свидетели были, где и что, и я про это знал, мне Алеша сказал. А меня из партии могли!

Р а я. Справедливо было бы.

Ф е к л а, За такое и теперь не поздно.

П и р о к с, Только не надо меня пугать! А то я от ваших слов весь пятнами покрываюсь… внутренне… Видал, быстрый какой — и теперь не поздно! Да кто ты такой? Я о тебе пока одно знаю — что из Одессы хотел драпануть со страху и у Моти прятался. А туда же!

Ф е к л а. Да, парень, не много ты пока о жизни понял, видно, как следует не прижало тебя ни разу.

Г а л я. Какой же ты все-таки гад, Пирокс.

П и р о к с. Сама больно хороша!

Р а я. Ну вот… доразговаривались.

П и р о к с. А что она?.. (Гале.) Ты ж сама говорила, что если б у тебя хватило сил, ты бы Федьку сама!

Г а л я. Я — другое дело. Я по крайней мере знаю, ради кого это сделала бы.

П и р о к с. А я, думаешь, не знаю? Вы все знаете, а я — вчера родился? Да, может, я Мотю люблю, может, я…

Ф е к л а. А она тебя?

П и р о к с. Она?.. Не знаю. Не влияет. Какая разница?

Б о р и с. Хорошо. С вами, товарищ Пирокс, как вы понимаете, разговор будет отдельный.

П и р о к с. Пожалуйста. Хоть завтра.

Б о р и с. Это мы решим, когда. А сейчас…

Ф е к л а (перебивает). Вам не кажется, товарищи, что уже и так все ясно?

Р а я. Как это понимать?

Ф е к л а. Раз возможностей других у нас нет, только одного человека освободить можно, так это должна быть Мотя.

П и р о к с. А я о чем? Целиком — за!

Г а л я. Почему Мотя? Почему именно Мотя?

Ф е к л а. Потому, что ей, бедняге, и так уж пришлось за наше дело хлебнуть выше головы.

Р а я. Категорически возражаю! Не против Моти, нет! Она прекрасный, во всех отношениях великолепный человек и достойна жизни!

П и р о к с. Так чего тебе еще?

Р а я. Я возражаю против такой постановки вопроса. Мы не вправе решать, кто из четырех бойцов должен остаться жить, руководствуясь жалостью. Это унизительно.

Б о р и с. Согласен. Хотя и понимаю, как в этой ситуации трудно отделить уважение от жалости. Но… согласен.

Г а л я. Согласна.

П и р о к с. Я тоже.