Непридуманные истории, или Монастырские встречи — 2

«Это я. Я вернулся», — с трудом произнёс пересохшими губами этот странный, весь седой мужчина с такими родными глазами, и Евгения Васильевна прижала его голову к груди и улыбнулась сквозь слёзы.

Семья была счастлива! Но отец Афанасий был так болен, что приходилось опасаться за его жизнь. При истощении и авитаминозе бывает такая грань, перейдя которую, организм уже не может восстановиться. И человек умирает, хотя уже есть пища и тепло. Отец Афанасий был слишком близок к этой грани. К счастью, Вере удалось устроить отца в больницу. Ему были необходимы капельницы, так как организм уже почти не принимал пищу. Сначала батюшка лежал в коридоре, а потом его перевели в палату и стали лечить.

Прошёл целый месяц, пока грань, отделяющая священника от смерти, отодвинулась. И врач сказал: «Ваша жизнь вне опасности, Вам нужен теперь только

хлеб». Подорванное здоровье уже никогда не восстановилось, но, по крайней мере, жизнь отца Афанасия была вне опасности.

Служение продолжается

Батюшку выписали из больницы домой. Но он был очень слаб. Господь послал помощь через верного прихожанина, когда-то окормлявшегося у отца Афанасия в Верхней Игре. Это был мельник, который и в тридцатые годы помогал семье пастыря мукой. Он взял батюшку к себе на мельницу под предлогом работы. Но работник из отца Афанасия был ещё плохой, и верное чадо просто хотел, чтобы любимый батюшка встал на ноги. Четыре месяца прожил на мельнице отец Афанасий, досыта ел хлеб.

И так окреп, что действительно смог работать. Но служить в храме ещё не мог: от слабости часто кружилась голова, сердце функционировало с перебоями.

Мельник устроил о. Афанасия в совхоз. Кем могли принять на работу человека, только что вернувшегося из мест заключения?

Батюшка стал пастухом, жил в избушке в лесу. За работу ему платили деньги, и он мог помогать семье. Лесная тишина, тёплое ласковое лето, в окна избушки мягко стучались ветки деревьев, пахло травами. Можно было вдоволь поесть ягод, собирать грибы. Приезжали детишки, радовались лесной жизни с папой. Привыкали к отцу заново. Чувствовали его любовь, его молитву за них, и сердечки их открывались папе.

Пять лет лагеря казались страшным сном. Но о том, что сном это не было, напоминали боли в сердце и ногах, одышка.

Семья голодала, у Нины, работавшей по 12 часов в день на оборонном заводе, началась дистрофия. И отец Афанасий поехал в Верхнюю Игру. Там хорошо помнили батюшку, и от желающих окрестить детей, отпеть умерших, отслужить молебен, освятить дом не было отбоя. Батюшка служил на дому, совершал требы. Глубокая жалость священника к своим овцам, оставшимся без пастыря, отдавалась острой болью в сердце, которое и так уже работало неважно.

Благодарные люди несли батюшке продукты, шерсть, деньги. Иногда он, будучи голодным, отказывался от вознаграждения, глядя на многодетную семью, отец которой воевал. Но всё-таки на селе было полегче с продуктами, и отец Афанасий привозил домой яйца, масло, кормил своих голодающих детишек. Так он ездил три раза.

Люди очень жалели своего батюшку, прошедшего такие страшные испытания. Но он твёрдо знал и говорил им, что всё случающееся с человеком — только различные обстоятельства и ситуации, скорлупа жизни, но не сама жизнь. И существует только одно действительное несчастье — это потеря Бога. «Вера моя спасла меня».

Возвращение пастыря

Потихоньку отец Афанасий окреп и смог служить. В годы войны атеистическое государство смягчилось к вере, стали открываться закрытые храмы. И в 1944 году архиепископ Пермский Александр назначил батюшку Афанасия в церковь Похвалы Пресвятой Богородицы в посёлок Орёл.

Евгению Васильевну очень ценили в госпитале и не хотели отпускать, но теперь её место было рядом с мужем. Вместе они трудились над восстановлением внутреннего и внешнего убранства храма, который долгое время использовали как тюрьму. С болью смотрел отец Афанасий на осквернение святого места, не жалея сил, восстанавливал храм. Каким счастьем было для него начать служить Литургию после семилетнего перерыва! На нём сбывались слова преподобного Амвросия Оптинского: «Счастлив человек тогда, когда находится на своём месте». А место отца Афанасия было в храме!

Его красивый голос — тенор — опять зазвучал, пел он всегда от души, проповеди говорил так, что они западали в души людей. Это был уже зрелый пастырь, и слова его были с властью, взвешенные, растворенные евангельской солью, исходящие из сердца. Поэтому даже хорошо знакомые прихожанам вещи из уст батюшки они воспринимали как откровение.

Люди тянулись к нему, и паства шла за своим пастырем. Пастырь добрый душу свою полагает за овец. И когда выведет овец своих, идёт перед ними; а овцы за ним идут, потому что знают голос его. А наемник, не пастырь, которому овцы не свои, видит приходящего волка, и оставляет овец, и бежит; и волк расхищает овец и разгоняет их. А наемник бежит, потому что наемник, и нерадит об овцах. Аз есмь пастырь добрый; и знаю Моих, и Мои знают Меня.