Неприятности – мое ремесло

Господин Саттон-Корниш обернулся и через улицу посмотрел на небольшой огороженный и всегда запертый парк, где в солнечные дни, держась за руки гувернанток, окрестная детвора чинно прогуливается по вылизанным дорожкам вокруг игрушечного озерка, обсаженного кустами рододендронов.

Он оглядел все это не без некоторой печали, потом расправил узкие плечи и зашагал сквозь сумерки, думая о Найроби, Папуа и Тонгатабу, о человечке в линялом школьном галстуке, который скоро вернется в эти благословенные края и будет ворочаться там без сна, окруженный джунглями, и вспоминать Лондон.

2

– Кэб, сэр?

Господин Саттон-Корниш остановился у края тротуара и поднял голову. Голос донесся откуда-то сверху – охрипший от ветра, осипший от пива, какой в наше время редко где услышишь. Голос принадлежал кучеру кеба-двуколки.

Двуколка выкатилась из темноты, бесшумно проскользнула по улице на хорошо смазанных высоких колесах с резиновыми шинами, а лошадиные копыта цокали так неторопливо и равномерно, что господин Саттон-Корниш заметил кэб только после возгласа извозчика.

Нет, это ему не приснилось. На лошади были изрядно потертые наглазники, выглядела она вполне накормленной, но одновременно и вымотанной – как и полагается рабочей кляче. Полудверцы экипажа были распахнуты, и взору господина Саттон-Корниша явилась серая стеганая обивка внутри салона. Длинные поводья были иссечены трещинами… Переведя взгляд выше, он увидел и коренастого возницу, на голове – традиционный цилиндр с широкими полями, верх теплого сюртука застегнут на огромные пуговицы, а низ туловища аккуратно спеленат видавшим виды одеялом. В руке извозчик держал длинный кнут – с изяществом и легкостью, как и положено кучеру кэба.

Но ведь кэбы давным-давно упразднили?

Господин Саттон-Корниш от изумления глотнул, снял перчатку и протянул руку к колесу. Оно было холодным, весьма надежным и влажным от бесконечного путешествия по слизистой каше городских улиц.

– По-моему, я с войны таких не видел, – подобравшись, сказал он вслух.

– Какой такой войны, господин хороший?

Господин Саттон-Корниш вздрогнул. Еще раз потрогал колесо. Потом улыбнулся, не спеша натянул перчатку.

– Поедем, – распорядился он.

– Стоять, Принц, – прохрипел возница.

Лошадь презрительно махнула хвостом – мол, без вас знаем, как себя вести, когда пассажир садится. Господин Саттон-Корниш неуклюже – привычка за многие годы утеряна – залез внутрь через колесо. Закрыл дверцы и откинулся на сиденье, вдыхая приятный запах упряжи.

Над головой открылся смотровой люк, и его взору предстала невероятная картина: здоровенный нос и налитые алкоголем глаза, будто на тебя смотрит через стекло океанариума какая-нибудь глубоководная рыба.

– Куда поедем, господин хороший?

– Ну… Давай в Сохо.

Ничего более чуждого для двуколки он придумать не смог.

Извозчик вгляделся в него сверху:

– Вам там не понравится, господин хороший. Макаронников пруд пруди.

– А мне и не надо, чтобы нравилось, – отрубил господин Саттон-Корниш.

Извозчик посмотрел на него еще пристальней.

– Ну и ладно, – вымолвил наконец он. – Сохо так Сохо. Поедем на Уордор-стрит. Как скажете, господин хороший.

Крышка смотрового люка захлопнулась, кнут легонько пощекотал лошадь за правым ухом – и двуколка пришла в движение.

Господин Саттон-Корниш сидел абсолютно неподвижно: шарф плотно обматывал его тонкую шею, трость покоилась между колен, руки в перчатках сжимали крюк. Он безмолвно вглядывался в туман, как адмирал на капитанском мостике. Лошадь процокала по Гринлинг-Креснт, через Белгрейв-Сквер, мимо Уайтхолла, выбралась на Трафальгарскую площадь и повезла двуколку по Сент-Мартин-лейн.

Двуколка катилась ни медленно, ни быстро, но не уступала в скорости всему, что двигалось вокруг. Она ехала беззвучно, если не считать цоканья копыт, через мир, пропитанный парами бензина и выхлопными газами, мир свистящий и гудящий.

Казалось, на двуколку никто не обращает внимания, она никому не мешает. Поразительно! С другой стороны, подумалось господину Саттон-Корнишу, двуколка с этим миром не имеет ничего общего. Она как призрак, некая подложка времени, затертый годами текст, который можно прочитать только в ультрафиолетовом свете фотолаборатории.

– Сказать по правде, – обратился он к лошадиному крупу, поскольку больше обращаться было не к кому, – если позволишь, чтобы с тобой что-то произошло, оно и произойдет.

Длинный кнут коснулся уха Принца с мимолетностью форели, которая поблескивает в темной заводи под скалой.

– Вот и произошло, – добавил он мрачно.

Кэб притормозил у тротуара, крышка люка снова со щелчком открылась.

– Прибыли, господин хороший. Французский обед за восемнадцать пенсов устроит? Обычное дело, господин хороший. Шесть блюд, да все пустые. Я угощаю вас, вы – меня, и оба уходим голодные. Годится?

Сердце господина Саттон-Корниша сковала рука холода. Обед из шести блюд за восемнадцать пенсов? А еще извозчик спросил, какая такая война… Это что же, двадцать лет назад…

– Выйду здесь! – фальцетом объявил господин Саттон-Корниш.