Неприятности – мое ремесло

А что – фокус просто прелесть. Роскошную даму после ночи удовольствий в обществе султана вежливо подводят к этой двери, она делает шаг в проем… И все! И никаких тебе рыданий по ночам, никаких разбитых сердец, никакого мавра с налитыми жестокостью глазами и большим турецким ятаганом, никакого завязанного узлом шелкового шнура, никакой крови, никакого глухого всплеска в водах полночного Босфора. Вообще ничего. Просто спокойное, четкое, выверенное до доли секунды и неизбежное прощание с нашим бренным миром. Кто-то закрывает дверь, запирает ее, вынимает из скважины ключ – и на этом ставится точка.

Господин Саттон-Корниш и не заметил, как лавка опустела. Словно сквозь сон он услышал, как дверь на улицу закрыли, но не придал этому никакого значения. Постукивание в недрах лавочки прекратилось, зазвучали какие-то голоса. Послышались шаги – тяжелые шаги истомленного человека, который бесконечно устал от этого дня, от вереницы таких дней. Где-то у локтя господина Саттон-Корниша зазвучал голос человека, сытого прошедшим днем по горло.

– Отличная вещь, сэр. По правде сказать, не совсем по моей части.

Господин Саттон-Корниш даже не повернулся на звук. Пока.

– Это вообще ни по чьей части, – мрачно произнес он.

– Вижу, вы все-таки заинтересовались, сэр.

Господин Саттон-Корниш наконец повернул голову. На полу, без возвышающего короба, аукционист выглядел просто крошкой. Убогий человечек в мятом костюме, с покрасневшими глазами, который знает, что ждать от жизни нечего.

– Да, но как ее использовать? – спросил господин Саттон-Корниш, вдруг охрипнув.

– Ну, как любую другую дверь, сэр. Разве что эта потяжелее будет. Да почуднее. А так – дверь и дверь.

– Любопытно, – пробормотал господин Саттон-Корниш, все еще с хрипотцой.

Аукционист окинул его быстрым оценивающим взглядом, пожал плечами и понял – игра проиграна. Он сел на пустой короб, зажег сигарету и погрузился в какие-то сентиментальные воспоминания.

– А сколько вы за нее хотите? – сам себе удивляясь, спросил господин Саттон-Корниш. – Сколько вы за нее хотите, господин…

– Скимп, сэр. Джосайя Скимп. Ну, скажем, двадцать фунтов, сэр? Сама бронза стоит не меньше, а тут еще – произведение искусства.

В глазах коротышки снова замерцал огонек.

Господин Саттон-Корниш рассеянно кивнул.

– Я в этом мало чего понимаю, – признался он.

– И ведь какая здоровенная, сэр! – Господин Скимп соскочил с короба, нежно похлопал створку двери и, слегка хрюкнув, пихнул ее вперед. – Как ее сюда занесло – ума не приложу. Дверь для королевских гвардейцев, не для таких сморчков, как я. Посмотрите, сэр.

Разумеется, господин Саттон-Корниш был полон самых мерзких предчувствий – но ничего не мог с этим поделать. Не мог, и все тут. Язык прилип к гортани, ноги превратились в ледышки. А господин Скимп словно получал удовольствие от контраста между массивностью двери и собственными крошечными размерами. Во всяком случае, мелкая тарелка его лица лучилась подобием ухмылки. Потом он приподнял ногу и скакнул в проем.

Господин Саттон-Корниш наблюдал за ним – пока было за чем наблюдать. Впрочем, наблюдал он дольше. В застывшей тишине стук из недр магазина звучал громом небесным.

Выждав какое-то время, господин Саттон-Корниш снова склонился вперед и запер дверь. На сей раз он провернул ключ, вытащил его из скважины и положил в карман пальто.

– Надо что-то предпринять, – пробормотал он. – Надо что-то… Так этого оставлять…

Голос его стих, но вдруг господин Саттон-Корниш встрепенулся, словно тело его пронзила острая боль. Потом он громко, совершенно невпопад засмеялся. Это не был естественный смех. Это был совсем не хороший смех.

– Омерзительно, – бормотнул он про себя. – Но занятно до чертиков.

Он продолжал стоять, пригвожденный к полу, когда рядом возник бледный молодой человек с молотком.

– Вы не заметили, сэр, господин Скимп вышел? Нам пора закрываться.

Не глядя на молодого человека с молотком, господин Саттон-Корниш с заминкой вымолвил:

– Да… господин Скимп… вышел.

Молодой человек был готов повернуться к нему спиной, но господин Саттон-Корниш успел его остановить.

– Я купил эту дверь… у господина Скимпа, – сказал он. – За двадцать фунтов. Можете принять деньги и мою карточку?

Бледный молодой человек просиял – как же, он лично участвует в купле-продаже. Господин Саттон-Корниш достал бумажник, извлек оттуда четыре банкноты по пять фунтов каждая, а также свою официальную визитную карточку. На карточке он неожиданно твердой рукой что-то написал золотым карандашиком.

– Гринлинг-Креснт, дом четырнадцать, – сказал он. – Доставьте завтра, без проволочек. Вещь… очень тяжелая. За перевозку я, само собой, заплачу. Господин Скимп будет…

Голос его снова стих. Увы, господин Скимп уже не будет.

– Ничего страшного, сэр. Господин Скимп – мой дядя.

– Вот еще что… эти десять шиллингов – лично для вас, ладно?

И господин Саттон-Корниш быстро покинул магазин, сжимая в кармане пальто заветный ключ.

Домой он добрался на обычном такси. Поужинал наедине с собой, предварительно опорожнив три стопки виски. Но одиночество его было чисто внешним. Одиночество уходило из его жизни.