Неприятности профессора Клюева

Клюев, кряхтя, свесил ноги, нащупал трость. Встал, тяжело опираясь на набалдашник, подошёл к окну и чуть не расхохотался. На освещённой стороне поляны недвижимо, спиной к лесу, наклонив голову, стоял Валкиндат.

Едят вас мухи, мало ему, что ли. Придумал тоже искать приключений на свою голову.

В животе перекатилось, потом заурчало и сразу захотелось есть. Прав был Лативумсайо. Насчёт ужина, в смысле, прав. Клюев безнадёжно осмотрел каюту, вздохнул и, проклиная всё на свете, начиная с Большого взрыва, поплёлся в общую залу. Перед дверью остановился и ещё раз бросил взгляд в окно.

Валкиндата не было.

Пока автомат, скворча и мучая наводящими вопросами, готовил чай с бутербродами, Клюев расхаживал по зале, стараясь не обращать внимания на усиливающееся бурление в животе. В какой-то миг ему показалось, что его собственный кишечник с ним разговаривает. Причём, на дуро. Стоп.

Клюев осторожно сделал два шага назад. Замер. Надо же! В каюте янусианина разговаривали. Двое. Или? Он задержал дыхание. Точно двое. Спорят? Ссорятся? У янусиан очень мягкие интонации, даже самая базарная ругань для человеческого уха звучит, почти как милая дружеская беседа.

Так спорят или нет? В дипкапсуле великолепная звукоизоляция. Нужно очень громко говорить, чтобы через замкнутую дверь можно было различить хотя бы звуки. А тут слова! Да больше, больше.

Отбросив все правила приличия, Клюев осторожно приложил правое ухо к двери.

«…запрос… КСОК… ни в коем… метрополии не знают… выход… но как?!… попробовать, ведь терять нечего, иначе… позор! страшный позор! Сколько ост… мени… в метрополию утром… а… тоже!»

Один голос определённо принадлежал Лативумсайо. А вот второй.

– Ну, что, уже подслушиваем под дверями, да, Клюев?

Тьфу ты, набалист!

Возле автомата в трусах по колено, подчёркивающих благополучное брюшко, с ехидной улыбкой стоял Гринбер.

Клюев готов был провалиться сквозь землю. Не от стыда, конечно. От бешенной ярости к самому себе. Надо же, как мальчишка!

–Ну-ну, – успокоил его Гринбер, – не чернейте вы так. С кем не бывает. Я всё понимаю, служба есть служба.

– Мне. Есть. Захотелось. Очень, – буквально выдавил из себя Клюев, и сам поразился тому, как угрожающе прозвучал его голос.

– Разумеется, уважаемый, разумеется. Что у вас там? – неожиданно легко Гринбер перегнулся через стол и глянул на дисплей. Вытянул тонкие губы. – Угу, чай с сахаром и бутерброды из, э, ржаного хлеба с колбасой. Ах, нет, простите, с копчёной колбасой. Никогда не понимал вас, русских. Наедаетесь ночью. И чем! Ржаным хлебом с колбасой! Брр. Никакой культуры потребления пищи.

– Не ваше дело, – честно предупредил Клюев.

– Да кто бы спорил, – с видимой готовностью согласился Гринбер, – никто и не спорит. Кстати, когда надоест прикладывать ухо к чужим дверям, загляните ко мне, сделайте земляку одолжение. Как выражается наш чешуйчатый друг, у меня есть вам сообщить неопровержимых фактов.

Клюев очень отчётливо скрипнул зубами.

– А конкретнее?

– Не здесь, – упредил его Гринбер и, немного помявшись для вида, поинтересовался, – вы ведь говорите по-французски?

– Если вы имеете в виду, понимаю ли я квебекский диалект, то – да, понимаю.

– Ну, вот и славно, – расплылся в улыбке Гринбер, – значит, поболтаем как землянин с землянином. А то, знаете, не хотелось бы, чтобы нас подслушивали. Вы согласны?

– Чтоб ты сдох, – ругнулся Клюев, когда дверь за Гринбером замкнулась.

В наступившей тишине неожиданно громко звякнул автомат. Клюев сгрёб на блюдце бутерброды, прихватил двумя пальцами уже нагревшуюся чашку с чаем и тут только заметил, что из наполовину приоткрытой двери на него с неподдельным интересом смотрит Пам.

Уже проваливаясь в долгожданный сон, как в спасение, Клюев успел краешком сознания уловить бьющуюся на поверхности дрёмы мысль. Мысль эта была простая, но неприятная и заключалась в том, что он, Клюев, никак не мог толком вспомнить: показалось ему или нет, что кроме каюты Пама, неплотно прикрыта была ещё одна дверь. Дверь в каюте Тол…

Глава IX

…го, очень долго не был Клюев в Большом Космосе. Лет десять, нет, пятнадцать, кажется. Хотя с последней командировки, наверное, двенадцать лет. Да, да, точно. Он тогда летал на Дуро, улаживал какой-то важный вопрос. А какой – сейчас и не вспомнить.

Из поблёскивающего сумрака выплыло лицо Лативумсайо. Лицо выглядело обиженным.

– А ведь я вас помню, Герман, – сказало лицо с укоризной, – вы с моим дедушкой работали. Вот ведь как. А помню я вас, потому что у нас генетическая память. Вы знаете, Клюев, что у нас генетическая память? Зна-аете, а от ужина отказались. Плохо это, Герман, – лицо надуло пухлые губки и сказало почему-то голосом Гринбера, – плохо. Вы же хуже Валкиндата. Лопаете ночью колбасу. Фу, никакой культуры. Позор один. Дождётесь, скормлю я вас каталийцам. Их тут вон сколько развелось, целое болото.