Неприятности в раю. От конца истории к концу капитализма

Все мы проклинаем классовые различия, но мало кто всерьез хочет упразднить их. Здесь мы сталкиваемся с тем важным фактом, что любое революционное мнение черпает силу в том числе из тайного убеждения, что ничего изменить нельзя. <…> Необходимо признать, что уничтожение классовых различий означает уничтожение части себя. Вот я – типичный представитель среднего класса. Мне легко сказать, что я хочу избавиться от классовых различий, однако из них вытекают почти все мои действия и мысли. Все мои представления о добре и зле, приятном и неприятном, смешном и серьезном, безобразном и прекрасном, по существу, являются представлениями среднего класса, мой вкус к книгам, к еде и одежде, мое чувство чести, мои застольные манеры, мои обороты речи, мой акцент, даже характерные движения моего тела – все это обусловлено особым воспитанием и занимаемой мною нишей примерно на полпути к вершине социальной лестницы³².

Какова же здесь позиция самого Оруэлла? Он отвергает высокомерное сострадание или какие-либо попытки «уподобиться рабочим» – более того, он бы хотел, чтобы рабочие чаще мылись и т. п. Но означает ли это, что он желает оставаться в среднем классе и поэтому признает, что классовые различия должны сохраниться? Проблема в том, что сформулированный Оруэллом выбор – «придерживаться ценностей среднего класса или уподобиться рабочим» – ошибочен: быть настоящим революционером вовсе не значит «уподобляться рабочим», подражая образу жизни бедных классов. Напротив, цель революционной деятельности – изменить всю социальную ситуацию, чтобы сами рабочие перестали быть «рабочими». Другими словами, оба полюса дилеммы Оруэлла – придерживаться ценностей среднего класса или, по сути, стать таким, как рабочие, – это типичные варианты среднего класса. В самом деле, Робеспьер и Ленин определенно были представителями среднего класса в частной жизни, но это тут совершенно ни при чем – дело не в том, чтобы стать похожим на рабочих, а в том, чтобы изменить их положение. Наблюдение Оруэлла справедливо только в отношении определенного типа «буржуазных» левых. Есть твердые в своих убеждениях левые, не ждущие только «революции без революции», как говорил Робеспьер, – в том числе якобинцы и большевики. Отправной точкой для этих настоящих революционеров может стать даже сама позиция «буржуазных» левых: дело в том, что, погрузившись в псевдорадикальную риторику, они действительно начинают подвергать сомнению свою субъективную позицию. Трудно представить себе более яркий политический пример весомости проводимого Лаканом различия между «субъектом высказанного» и «субъектом высказывания»: сперва, формулируя прямое отрицание, вы начинаете с желания «изменить мир», не подвергая опасности субъективную позицию, с которой вы готовы осуществить изменения; затем, в результате «отрицания отрицания», осуществляющий изменение субъект соглашается заплатить за него субъективную цену, изменить себя или, если процитировать формулу Ганди, стать тем изменением, которое он хочет видеть в мире.