Неприятности в раю. От конца истории к концу капитализма

За этим колебанием скрывается критически важная проблема – проблема поиска того, что действительно разделяет нас сегодня, если это уже не традиционный классовый конфликт (разделение между множеством и руководством недостаточно сильно, чтобы играть эту роль). Что, если это все еще классовая борьба, но с расширением сферы пролетариата, для определения которой мы должны перестать фокусироваться на традиционном рабочем классе, а включить в нее всех тех, кто эксплуатируется сегодня: рабочих, безработных и неспособных найти работу по найму, «прекариат», «когнитариат», нелегальных иммигрантов, обитателей трущоб, «государств-изгоев» исключенных из «цивилизованного» пространства?¹² (В этой связи мы должны помнить, что уже у Маркса наметилась скрытая разница между рабочим классом и пролетариатом: «рабочий класс» – это в конечном счете эмпирическая категория, обозначающая часть общества наемных рабочих, в то время как пролетариат – более формальная категория, обозначающая «часть не-части» социального тела, точку его симптоматического перекрута или, как выразился Маркс, неразумность внутри разума – рациональной структуры общества.) Вот почему, как недавно иронично и одновременно серьезно предложил Ален Бадью¹³, сегодня следует искать «главное противоречие» внутри самих народов (классов), а не между народом и врагами народа, не между народом и государством: первичен раскол/антагонизм в самом сердце того, что мы называем народом.

Смерти на Ниле

Так как же нам прорваться сквозь это ложное разделение и достичь реального (реального именно в лакановском смысле)? Рассмотрим пример Египта. Когда летом 2013 года египетская армия решила преодолеть патовую ситуацию и очистить общественное пространство от исламистских демонстрантов, она убила сотни, а возможно, и тысячи человек. Для начала нужно просто представить, какой взрыв негодования вызвало бы такое кровопролитие, произойди оно, скажем, в Иране. Однако важнее сделать шаг назад и задаться вопросом об отсутствующей третьей стороне этого конфликта: где были протестующие, выходившие на площадь Тахрир за два года до того? Не правда ли, их нынешняя роль удивительно напоминает роль «Братьев-мусульман» во время «арабской весны» 2011 года, то есть роль изумленных безучастных наблюдателей? В июне 2013 года египетская армия, сперва поддержанная протестующими, которые двумя годами ранее свергли режим Мубарака, сместила демократически избранного президента и правительство. Протестующие, свергнувшие Мубарака и требовавшие демократии, теперь пассивно одобрили военный переворот, упразднивший демократию. В чем же дело?

Превалирующая интерпретация, соответствующая гегемонистской идеологии, была предложена, в частности, Фукуямой: протестное движение, низложившее Мубарака, было преимущественно восстанием образованного среднего класса, а бедные рабочие и крестьяне выступали (сочувствующими) наблюдателями. Но как только двери демократии открылись, «Братья-мусульмане», социальной базой которых является бедное большинство, выиграли демократические выборы и сформировали фундаменталистское правительство, поэтому, естественно, первоначальное ядро светской оппозиции выступило против них и оказалось готово одобрить даже военный переворот как способ остановить их. Однако такое упрощенное видение игнорирует ключевую особенность протестного движения – стремительный рост разноплановых организаций (студентов, женщин-рабочих), в обличье которых гражданское общество начало формулировать свои интересы вне сферы государственных и религиозных институтов. Именно обширная сеть новых социальных форм, а не свержение Мубарака является главным достижением «арабской весны». Их формирование – непрерывный процесс, не зависящий от больших политических изменений, таких как военный переворот против правительства «Братьев-мусульман»; он протекает глубже, чем религиозно-либеральный раскол.

Следовательно, антагонизм между армией и «Братьями-мусульманами» – не главный антагонизм египетского общества. Армия вовсе не является нейтральным доброжелательным посредником и гарантом социальной стабильности, а поддерживает и реализует определенную социальную и политическую программу – упрощенно говоря, интеграцию в глобальный рынок, прозападную политическую позицию и авторитарный капитализм. Таким образом, вмешательство армии необходимо постольку, поскольку большинство не готово принять капитализм «демократическим» путем. В отличие от армии с ее светским видением общества, «Братья-мусульмане» пытаются установить религиозно-фундаменталистский режим. Оба эти идеологических видения исключают всеобщую социальную и политическую эмансипацию, за которую на самом деле боролись протестующие.