Неприятности в раю. От конца истории к концу капитализма

Вообще-то проблема депрессии и истощения нигде не раскрывается у Гваттари в явном виде. Я усматриваю здесь принципиальную проблему теории желания: отрицание проблемы пределов в органической сфере. <…> Понятие «тело без органов» намекает на идею о том, что организм не может быть определен, что организм – это процесс превозможения, преодоления порога, «становления другим». Это важный момент, но одновременно и опасный. <…> Какое тело, какой разум переживает эту трансформацию и становление? Какой инвариант находится в процессе становления другим? Если вы хотите ответить на этот вопрос, вы должны признать смерть, конечность и депрессию³⁸.

Депрессия, конечность и истощение – это не эмпирико-психологические категории, а признаки фундаментального онтологического ограничения. Когда Берарди говорит о депрессии, это касается интерпелляции как таковой, то есть реакции человеческого животного на Причину, которая обращается к нам, особенно в связи с позднекапиталистической интерпелляцией, но также и в связи с эмансипативной мобилизацией. Критика политического представительства как пассивизирующего отчуждения (вместо того чтобы позволить другим говорить за них, люди должны непосредственно объединяться в ассоциации) достигает здесь своего предела. Идея организации общества во всей его совокупности как сети ассоциаций – это утопия, затеняющая тройственную невозможность³⁹:

есть множество случаев, когда представление других (выступление от их лица) – необходимость; цинично считать, что жертвы массового насилия от Освенцима до Руанды (а также психически больные, дети и т. д., не говоря уже о страдающих животных) должны организоваться и говорить сами за себя;

когда фактически происходит массовая мобилизация сотен тысяч людей, самоорганизующихся через горизонтальные связи (площадь Тахрир, парк Гези…), мы не должны забывать, что они являются меньшинством, а молчаливое большинство остается непредставленным (именно так в Египте это молчаливое большинство победило толпу на площади Тахрир и избрало «Братьев-мусульман»);

постоянное политическое участие имеет ограниченную временную протяженность: через пару недель или, реже, месяцев, большинство разъединяется, и проблема в том, чтобы отстоять результаты восстания в этот момент, когда все возвращается в привычное русло.

Предполагает ли это смиренную капитуляцию перед гегемонистской властной структурой? Нет. Нет ничего «консервативного» в усталости от обычных радикальных левых требований постоянной мобилизации и активного участия, требований, следующих логике Сверх-Я: чем больше мы им подчиняемся, тем больше мы виноваты. Битва должна быть выиграна здесь, в области гражданской пассивности, когда все нормализуется на утро после восторженных восстаний; (сравнительно) легко устроить большое экстатическое действо возвышенного единства, но как обычные люди почувствуют разницу в своей повседневной жизни? Неудивительно, что консерваторам нравится время от времени видеть возвышенные взрывы – они напоминают людям, что на самом деле ничто не может измениться, что на следующий день все вернется в обычную колею.