Неприятности в раю. От конца истории к концу капитализма

Мы должны вместе с Т. Дж. Кларком⁴¹ отвергнуть эсхатологическое понятие Будущего, которое марксизм унаследовал от христианской традиции и наиболее краткая версия которого выражена в известных строках Гёльдерлина: «Но где опасность, там вырастает / И спасительное». Возможно, в этом состоит урок ужасающих опытов левых в XX веке, опытов, вынуждающих нас вернуться от Маркса к Гегелю, то есть от марксистской революционной эсхатологии к гегелевскому трагическому видению истории, вечно остающейся радикально открытой, поскольку исторический процесс всегда перенаправляет нашу деятельность в неожиданную сторону. Возможно, левые должны на-учиться полностью принимать фундаментальное «отчуждение» исторического процесса: мы не можем контролировать последствия наших действий – не потому, что мы всего лишь марионетки в руках некоего тайного Господина или Судьбы, которые дергают за ниточки, а по прямо противоположной причине: нет большого Другого, нет полностью ответственного агента, который мог бы учитывать последствия наших собственных действий. Это принятие «отчуждения» ни в коем случае не подразумевает циничной дистанции; оно подразумевает вполне вовлеченную позицию с осознанием связанных с ним рисков – нет более высокой исторической Необходимости, инструментами которой мы являемся и которая гарантирует конечный результат наших вмешательств. С этой точки зрения наше отчаяние, вызванное нынешним тупиком, предстает в новом свете: мы должны отречься от самой эсхатологической схемы, которой обусловлено наше отчаяние. Никогда не будет таких левых, которые волшебным образом трансформируют сумбурные восстания и протесты в один большой последовательный Проект Спасения; все, что у нас есть, – наша собственная деятельность, уязвимая для всех рисков непредвиденной истории. Франко Берарди остро выразил эту точку зрения в связи с событиями в Греции: «Я отвергаю любое рассмотрение происходящих событий. В каком-то смысле я сознательно отвергаю возможность того, что нынешний мир можно улучшить, поскольку мы должны лишиться всякой надежды, если хотим увидеть новые возможности»⁴².

Значит ли это, что мы должны просто отказаться от темы (и опыта) «жизни в конце времен», приближения к апокалиптической точке невозврата, когда «все не может больше так продолжаться»? И что мы должны вместо этого посмотреть счастливым, либерально-прогрессивным, «постметафизическим» взглядом на скромные, рискованные, но осторожно-прагматичные вмешательства? Нет, нужно отделить апокалиптический опыт от эсхатологии: сейчас мы приближаемся к своего рода нулевой точке – в экологическом, экономическом, социальном плане: все изменится, и перемены окажутся наиболее радикальными, если мы ничего не будем делать, однако впереди нет никакого эсхатологического поворота, который бы вел к акту глобального Спасения. В политике подлинное Событие – не то Событие, которого ждут традиционные марксисты (большого Пробуждения революционного Субъекта), а нечто такое, что происходит как неожиданное побочное событие. Вспомните, как за несколько месяцев до революционных потрясений в России в 1917 году Ленин выступил с речью перед швейцарской социалистической молодежью, сказав им, что их поколение может стать первыми свидетелями социалистической революции – через пару десятилетий.

Итак, давайте в завершение вернемся к протестам в двух соседних странах – Греции и Турции. На первый взгляд они кажутся совершенно разными: Греция стала заложницей гибельной политики жесткой экономии, в то время как Турция переживает экономический бум и пре-вращается в новую региональную сверхдержаву. Но что, если всякая Турция порождает и содержит в себе свою Грецию, свои острова бедствия? В одной из «Голливудских элегий» Брехт написал об этой деревне, как он ее называет:

Деревню Голливуд спланировали согласно представлению
Людей из этих мест о рае. В этих местах
Они решили, что Богу,
Требующему рая и ада, нужны
Не два учрежденья, а
Одно: лишь рай. Он
Служит несостоятельным и неуспешным
Адом[12]

, ⁴³.