Неприкаянная

Сердце на миг замерло, а потом пустилось в бешеную пляску, стоило мне только услышать имя графа и увидеть его. Мое прошлое в его лице приветствовало меня уж очень неожиданно, но минута проходила за минутой, и я все четче понимала, что отпустила прошлое. Оно не властно надо мной. Этот человек сыграл в моей жизни большую роль, но возвращение к прошлому невозможно. Он женат. Его жена сумела выжить и быть рядом с ним. Как уж ей это удалось, мне неинтересно. Он получил такую жену, какую заслужил. Маги живут долго, очень долго. Вот только сына я ему не отдам! Еще себе родит! У него будет время, чтобы все исправить, а у меня есть кем дорожить, о ком заботиться и помечтать теперь есть о ком. Вон стоит красавец, улыбается… Эй, не поняла, почему мне так неуютно? Словно скребком по телу кто водит… А, вот этого мне не надо! Зачем мне такие знакомые? Не хочу! Гад белобрысый! Не смотрела бы в его сторону и не поняла бы сразу, кто это мной так заинтересовался. У-у-у! Этот слуга точно по мою душу! Кланяемся. Улыбаемся… и уходим. Ты погляди, они еще и смеются! Над кем? Надеюсь, не надо мной. Коридор. Отвод глаз. Быстрее. Все.

А времени-то все меньше и меньше! Если нас захочет остановить герцог, и остановить быстро, вряд ли нам удастся уйти без потерь. Но женщины… Они ведь такие слабые и болезненные существа. Может баронесса заболеть? Решено. Болею. Ближайшие года два так точно.

ГЛАВА 55

Ночь выдалась беспокойная, но к утру мы успели закончить все наши дела. На рассвете редкие прохожие могли увидеть, как от особняка барона Шангри отправилась карета, запряженная четверкой лошадей. Сам барон и один из охранников ехали верхом. Запасные верховые, вороной жеребец в паре с золотистой кобылой, были привязаны к задку кареты.

На наше счастье, на выезде из города нас почти не досматривали. Никого не интересовала приболевшая баронесса, затолкавшая в карету кучу вещей. Вынимать и заново укладывать все это созданное нами нагромождение мы принялись на ближайшей поляне. Наша безопасность зависела от скорости передвижения, а потому карету решено было бросить. Еще ночью мы выяснили, что старшие мальчишки великолепно держатся верхом и вполне смогут удержать с собой в седле младших. Навьючить же мы могли только одну из наших лошадей. Остальным придется нести на себе всадников. Необходимую нам поклажу мне пришлось убирать вместе с обликом рыси.

О-о-о! Как ни предупреждала, как ни объясняла всем, что им предстоит увидеть и почему, не поверили сначала. А вот потом… Потом взрослые шарахнулись в сторону, а дети затискали большую ласковую кошку. Больше всех радовался самый маленький. Еле-еле всем скопом уговорили его отпустить кису.

Мужской костюм, впрочем, как и оружие, я надела на себя с огромным облегчением. Малыша пристроила на груди отца с огромным удовольствием. Этим я удивила их обоих и ошарашила своим решением всех остальных. Ну а что? Сначала я хотела взять его с собой, но здравый смысл на этот раз, по крайней мере, восторжествовал. В случае столкновения с разбойниками главной убойной силой буду я, а это прежде всего свобода маневра. Так что нашему дедушке придется осваивать ремесло няньки, тем более что ребеночек ему достался спокойный, молчаливый и очень цепкий.

К проверкам на дорогах мы готовились более чем основательно, и потому все наши мальчики теперь совершенно не напоминали монастырских воспитанников. Крепкая дорогая одежда, верховые лошади, оружие у пояса, измененные стрижки, отсутствие каких-либо меток и, самое главное, новые имена и новая семейная история.

Самому старшему, белобрысому блондину с голубыми глазами, левую щеку которого украшала глубокая ямочка, а правую бровь небольшой шрам, было двенадцать лет, и отныне он откликался на имя Марк. Имя Акио, по-японски — красавчик, получил черноволосый, сероглазый симпатичный парнишка с глубокой ямочкой на подбородке, одиннадцати лет от роду. Еще один черноволосый, но голубоглазый мальчишка десяти лет, с пухлыми губами и очаровательной улыбкой, принял имя Дэйки — большая ценность по-японски.

Мелкий мальчишка семи лет, повстречавшийся на моем пути первым, получил имя моего родного деда, Кент, что значит здоровый, сильный. Его серые глаза смотрели на меня с немым обожанием и безграничным доверием, а черные кудряшки задорно подпрыгивали от любого движения. Еще двое, шести лет, похожие словно близнецы, приняли имена Влад и Воланд. И наконец, самое мелкое наше приобретение получило имя Кин, что в переводе с японского — золото. Его пушистые, волнистые локоны были поистине золотыми, а вот глазки… Глазки были карими, почти черными. Может, именно из-за его необычной для этих мест внешности его дура-родительница и назвала его уродом. Он не был уродом. Он был золотым, он был теперь Кином.