Неприкаянность

С тех пор, как умер ты, ничто не изменилось.
Ничто и не должно было — наверно.
Всё хорошо по-прежнему, уныло.
Так лист пустой лежит безверно, —
без упования на мысль и краску…
Всему завязка — доллар, как и было.
И, как и было, меньше значит кто ты есть,
чем с кем была, — жила, водилась.
И, как и прежде, небольшая честь,
на мир смотря издалека, твердить о том,
что это — дом терпимости.
Но всё же — дом…
Ничто не изменилось. И боюсь,
ничто и не изменится отныне.
Для этого необходим союз
отваги с волей. А точнее, — крестовина.
Ещё — готовность в крест раскинуть руки.
Ничто не изменить без муки.
Но мы расстаться не умеем даже
с ушедшим миражом. Начаться снова.
Спряженье страхов и отрад дешёвых —
вот что такое человек. Ажиотажа
он никогда не стоил. Не ошибка
природы. Не трагедия. Не шибко
что-нибудь вообще. Вот, скажем, дверь.
Он вознамерился её открыть, —
но как бы брезгует. Или не верит,
что хочет… Проявляя прыть
в пустом смотреньи в сторону пустой
стены, где эта дверь. И в позе той
одной он постоянствует. Но тень
на той стене его бледнеет что ни день
и постепенно сходит в грязное пятно,
которому движенье не дано.
Ничто не изменилось.
Может, — я немного.
Боюсь — не к лучшему.
Когда-то я слезилась
при виде чайки на закате. Одинокой.
Теперь уж нет. Теперь уже слеза —
такая трудность… Как побить туза.
Ещё, боюсь, по ходу этих дней
неумолимей стала я. Трудней.
Как тот отставленный любовник,
что не побил привычку, — верную жену.
Любовь беснуется иль топчется виновно, —
не склонна жизнь пускать её в свою страну.
Теснит со всех сторон. Бесшумно
колотит доводом благоразумным —
и приучает нас считать привычку
самой любовью: как кавычку и кавычку,
не различаем свой и посторонний дом,
когда подолгу в доме том живём.
Добропорядочности вымученной цвет
на наших лицах проступает. Стёрты
следы страстей. Что ни лицо, — портрет
усовестившегося чёрта.
Не доброту года несут ему, — морщин
тугую сеть, в которой вязнут нимфы,
заладившие: «Чистоты причина —
усталость плоти, помутненье лимфы.»
И вот тогда Своим мы нарекаем Домом
плавучий остров, Несвоейземлёй рекомый.
Тогда — кого любили, изживаем
во имя тех, с кем время убиваем.
А вместе с ним — себя. Мы умиранию
с корнями — учимся во имя выживания.
И начинаем из последних сил цепляться
за жизни полу-затонувшей остров-круг.
Полу-чужой, полу-знакомый… Нам сдаваться
пора. Исторгнуть исступлённый вой.
И вздрогнуть в тошном страхе, если вдруг
мы это назовём Судьбой.

Пер. Нодар Джин

РЭП-ПЕСНЯ